#разноцветные стёклышки

Назиб Жиганов на Первомайской демонстрации. Казань. 1960

Была в детстве игрушка. Калейдоскоп. Картонная трубочка, полная стёклышек разноцветных. Покрутил трубочку. Остановился. Заглянул внутрь — узор занятный. Покрутил в другой раз — ещё узор. Чередуются узоры, но чтобы — с умыслом сложить — никак.

Минувшее точно стёклышки те. Перекатывается, чередуется былое. Желаешь важное сложить — никак. Пустяшное — легко.

Только легко ли пустяшное?

Спросили раз: какое у деда вашего, у Назиба Жиганова, любимое кушанье было?

Ответил: каша-размазня, гречневая.

Пустяк. И к чему вопрос праздный?

Только кашу ту варили в детском доме для сирот, а размазнёй становилась каша, потому как воду подливали повара непрестанно, а подливали, чтоб не пригорела, потому как много варить приходилось. Сирот не счесть было. И Назиб Жиганов одним из них был. 100 лет тому как, в стране нашей.

А ещё детдомовец Назиб Жиганов 100 лет тому назад украл. Украл на базаре. Воблу. Голод был. Из пропитания воспитанникам полагался на день ломоть хлеба размером менее ладони. Ломоть тот делили на три части: завтрак, обед, ужин. Вот и украл воблу. Про то дед сам рассказал. Утром. За завтраком. На даче в Матюшино. Мама на стол накрывала, а среди нехитрой снеди оказался лещ. Вяленый. Дед поморщился и молвил: «Света — убери». Мама ему: «Почему, пап?» Он и рассказал. Рассказал, что стыдился сильно. Да и не впрок вобла пришлась. Стошнило. Больше никогда не воровал. И к вобле пристрастие утратил.

Тогда же 100 лет назад научился играть на рояле. Сначала сам. По слуху. Потом уж по нотам. Да так, что был нарасхват — на танцах, концертах, даже заменял тапёра в кинотеатре. И ещё научился играть на виолончели и фаготе. Но это позже. В училище музыкальном, в Казани. А дальше в консерватории Московской обучался. Композиторскому ремеслу.

Что дальше — про то многие знают.

Куда меньше знают, что катался на коньках в детдоме лучше всех. Первым пионером был в родном Уральске. Рисовал хорошо. Сочинял шуточные стихи. Участвовал в любительских представлениях. Дрался один против пятерых. В детдоме. Да и позже бойцовский характер не расплескал. Раз, уже студентом, в Москве, ему отказывали в прописке. В жилконторе. Не было у студента Жиганова надлежащим образом заверенного документа об отсутствии вшей и посещения бани. И вообще — не пришёлся ко двору в присутственном месте смуглый худощавый юноша нерусского вида. Так, в жилконторе той, едва до потасовки дело не дошло. Уж и милицию собрались вызвать. Обошлось. Прописали.

ФАРИТ ГУБАЕВ

Я сам про то узнал из рассказов бабушкиных и маминых. Из писем.

Дедовских — и тех, что ему адресованы.

Шагаю по Большой Красной, мимо Консерватории. На стене — доска памятная. Назибу Жиганову. Основателю и Первому ректору. И профиль бронзовый с доски наблюдает. Строго.

Хороший профиль. Внушает. Только мне иное памятно.

Лето. Вечер. Среди высоченных сосновых стволов хрупкая фигура невысокого ростом нестарого ещё мужчины. В руках мужчины метла на длинном (едва ли не выше самого мужчины) черенке. Мужчина сосредоточен. Рядом мальчик. Мальчику лет 6. Мальчик наблюдает, произносит тихо:

«Дедушка, здравствуй».

«Привет, Алёха», — отвечает мужчина.

Подходит молодая женщина, произносит: «Пап — новую профессию осваиваешь?»

«А, что?» — отвечает мужчина. — «Вот уволят — стану дворником».

Женщина улыбается. Мужчина улыбается в ответ.

Мальчик глядит на взрослых, но остаётся серьёзным.

«Идёмте ужинать», — говорит женщина.

На ужин была жареная картошка. Гречневая каша у мамы подгорала.

У мамы моей был друг. Художник. Алексей Аникеёнок. Случилось — лишился художник мастерской. Мама поведала про то своему отцу, ректору Казанской консерватории Назибу Жиганову. Ректор предоставил художнику класс в консерватории под временную мастерскую. Во время знакомства, посмотрев картины, произнёс: «Вы молодец — не боитесь быть иным».

Дед и сам был иным. Не боялся им быть.

Потому и памятен, полагаю.

Картина Алексея Аникеёнка — подарок Назибу Жиганову. Казань. 1966