"Время не подлежит обсуждению. Обсуждению подлежишь ты, расположившийся в этом времени"

Журнал "Казань", № 3, 2014

От нового главного режиссёра тогда ждали чуда, ведь ему пришлось взять на себя ответственность за судьбу русского театра в Казани, когда тот переживал, мягко говоря, трудные времена.

Практически пустые залы, преимущественно бульварный репертуар, кустарным способом изготовленные программки. Театр давно забыл, что такое полномасштабные гастроли, а об участии в зарубежных фестивалях и не мечтал. Первые же спектакли Александра Славутского на качаловской сцене - «Ревизор» Гоголя, «Плутни Скапена» Мольера, «Семейный портрет с посторонним» Лобозёрова - не только вернули зрителя в зал, но и явили новый облик театра: говорящего на современном театральном языке, со слаженным актёрским ансамблем, тандемом мощной режиссуры и сценографии.

Сейчас, спустя два десятилетия, когда успех и востребованность Качаловского стали для всех нормой, составляющие сегодняшнего облика театра как нельзя лучше свидетельствуют о масштабах пройденной Славутским на казанской земле дистанции.

Качаловский сегодня - это разножанровый репертуар, в основе которого русская и мировая классика и образцы современной литературы. Это великолепная слаженная труппа, в составе которой выпускники двух актёрских курсов ГИТИСа, обученных Славутским на базе театра. Это авторская режиссура и высочайшего уровня изобразительная составляющая, это вкус, стиль и постановочная культура во всём. Это ежегодные полномасштабные гастроли в крупных городах России: Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Краснодаре, Челябинске, Екатеринбурге, Сочи, Ульяновске, Ярославле… Это участие в фестивалях в Москве, во Франции, Финляндии, Турции, Болгарии, Македонии, Египте. Это многочисленные отзывы, обсуждения, споры, восторги и признание зрителей и театральных критиков - выпущенный к 220-летию театра 100-страничный буклет практически полностью состоит из цитат о качаловских спектаклях в СМИ. Это почётное звание «академический», присвоенное театру через два года после прихода Славутского. Это выстроенная «с нуля» малая сцена - уникальное пространство единой среды, дающее возможность нового формата спектаклей. Это масштабная реконструкция основной сцены театра, открытие которой обещает стать началом нового этапа в жизни качаловцев.

Наш «юбилейный» разговор с художественным руководителем - директором театра имени Качалова, народным артистом России и Татарстана, лауреатом Государственной премии Республики Татарстан имени Габдуллы Тукая, лауреатом Премии Правительства России имени Фёдора Волкова Александром Славутским стал беседой о театре, о времени, о сего­дняшнем дне.

- Как один вздох. С одной стороны, жаль, с другой стороны - эти двадцать лет я дышал и жил свободно, они не были для меня мучением, они были наполнены театром. А все сложности, какие встретил, преодолевались.

- В Казани я оказался по приглашению директора Григория Михайловича Первина. Я тогда как раз ушёл из ростовского театра. Уход был неожиданный, болезненный. И я приехал в Казань, посмотрел, увидел театр в жутком состоянии. Имею в виду материальную часть: облупившиеся стены, убогие люстры, пыльная мебель, всё старое, в запущенном состоянии, без капитального ремонта. Ощущение бедности, нищеты. Да и на спектаклях нередко решали, при каком количестве зрителей играть: двадцати пяти или тридцати. Улица Баумана тогда была некрасивая, загаженная. На меня всё это хорошего впечатления не произвело, и я уехал. Сказал, что подумаю.

В то время я ставил спектакль в челябинской драме, и Наум Юрьевич Орлов - в своё время работавший в Качаловском - сказал мне: «Знаешь, чем сложен город Казань? Если будешь работать нормально, то нормально, а если будешь работать хорошо, то это будет плохо. Ты потом это поймёшь». Я вроде бы понял, но, вместе с тем, не могу сказать, что он был прав. Конечно, национальный регион имеет свои особенности. И нельзя работать, не учитывая, что здесь две культуры, которые должны друг друга обогащать. Очень важны толерантность, понимание, гибкость.

Когда опять раздался звонок из Казани, я решил: ну, поработаю год-два, а дальше будет видно. Но начались репетиции, и я перестал видеть то, что меня до этого угнетало: жуткое состояние здания. Для художника всегда бывает хорошо там, где он нужен людям, где востребован. И, ощутив нужность свою и почувствовав, что я здесь свободен, об отъезде уже не думал.

- Прежде всего потребовалось сформировать репертуар, обновить его. В первый же сезон один за другим выпустил сразу «Ревизора», «Плутни Скапена», «Семейный портрет с посторонним», «Горько!..». Первая задача влекла за собой вторую - сделать труппу своим союзником. Мне трудно в этом отношении не было. Моя методология основана на вахтанговской школе и школе Андрея Александровича Гончарова - ученика Лобанова, Кедрова. Основа методологии - метод физических действий. Артисты меня понимали. Труппа, конечно, требовала обновления. Гончаров всегда говорил, надо вливать молодую кровь в старые меха. И через год после моего приезда мы набрали первый актёрский курс ГИТИС-РАТИ на базе нашего театра. Это дало нам колоссальный задел на много шагов вперёд, открылись новые возможности. Среди студентов было много музыкальных ребят, и начали ставить музыкальные спектакли: «Роковые яйца», «Скрипач на крыше», «Приключения Тома Сойера».

Сейчас с первого курса в театре работают Марат Голубев, Илья Славутский, Эльза Фардеева, Ирина Вандышева. Все - заслуженные артисты. И ни за одного из них мне не стыдно. Как не стыдно и за выпускников второго курса, выпущенного четыре года назад. Тоже не все из них остались. Люди уходят из театра, потому что жить не могут на те зарплаты, что получают. Надо уметь принести себя в жертву любви к театру. Не все к этому готовы, не все этого хотят. Семь лет проработали, пошли в кино сниматься, в сериалах, хотят деньги приличные получать. Как можно людей за это корить? Теперь я понимаю, что задача педагога, мастера - научить людей любить свою профессию. Истово любить. Но это непросто. Люди приходят зачастую с улицы, в шестнадцать лет ещё порой сами себя не знают. Никто из моих учеников не стал мне чужим человеком, я затратил на них пять-семь лет жизни. Что бы они сейчас ни говорили, что бы ни делали, я убеждён, что во всём, что они сделают потом в своей жизни удачного, будет и наш вклад. Хочу в это верить.

- Это прежде всего артист, владеющий профессией, умеющий сочетать разум и эмоцию. Заразительный, темпераментный, артист, который не ленив и не канючит. А если канючит, то только с одной целью - сделать. Я могу многих назвать в нашей труппе, кого считаю «своим» артистом. Я всех их люблю и ненавижу и опять люблю. От нелюбви надо уметь быстро отказываться. И надо знать, что ты не любишь в этих людях и что любишь.

- Островский, Гоголь, Чехов, Мольер, Зощенко, Булгаков, Ильф и Петров, Фриш, Брехт, Катаев, Дюрренматт. Почти все они - в нашей афише. Люблю ироничность, не люблю пафос. И во мне достаточно самоиронии. Несмотря на мою внешнюю уверенность, я очень сомневающийся в себе человек. А хорошая драматургия, настоящая, подлинная литература в основе репертуара - это мой принцип на все временя. У меня ведь не было новых и старых времён, всегда было одно время. Я нико­гда не ставил то, что не хотел. В своё время моя «Любовь Яровая» Тренёва была о том, как идеология разрушает любовь. Я не был диссидентом никогда и не собирался им быть, но я и никогда не был сторонником верноподданнических проявлений. Я просто ставил хорошую драматургию. И горжусь этим.

- Нормально, с интересом. Мы первыми в Казани ещё в 1997 году поставили Николая Коляду, его «Куриную слепоту». В нашем театре прошли в своё время первые читки пьес новой драмы с участием авторов Вадима Леванова, Юрия Клавдиева, Ярославы Пулинович. Это был полезный опыт. Сложность в том, что современная драматургия зачастую «плоская», неглубокая. Хочется открыть глубины, а там глубин мне недостаточно. Даже в лучших образцах. Но вот сейчас мы выпустили спектакль по современной литературе - «Последний коммунист» по повести Валерия Залотухи. Почему я взял этот материал? Меня никто не заставлял. Как не заставляли в своё время взять для постановки киносценарий Ираклия Квирикадзе. Это два серьёзных, интересно мыслящих писателя. Мы играем сейчас «Последнего коммуниста», и этот спектакль находит такой отклик, такой эмоциональный отзыв в зале, не оставляет людей безразличными. Автор написал настолько искренне, с такой верой! Он мыслит так же, как я. Для меня он единоверец.

- Эта тема в жизни преследует постоянно: не приятие обстоятельств человеком, а трагикомическая необходимость к ним приспосабливаться.

Невозможно всё изменить под себя. На какие-то компромиссы всё равно приходится идти. Это в природе человеческой существует, это находит отражение в спектаклях. Иногда надо пойти и в обход. Для того чтобы добиться результата. Я вот только в последние годы стал понимать, что надо иногда хитрить с артистом, надо уметь, если поругаешь, тут же сказать хорошее. Иначе не убедишь.

- Поставить в драматическом театре музыкальный спектакль крайне непросто. Многим со стороны кажется, что это лёгкий жанр. Но ведь на самом деле это труднейший жанр, требующий от артиста максимальной концентрации всех своих возможностей: драматических, музыкальных, пластических. И для артиста это - великолепная школа. У нас в штате небольшой оркестр, хормейстер, балетмейстер. Сергей Дементьевич - хореограф - мой многолетний соратник. Пришёл из института культуры подхалтурить на курсе, а потом остался на все годы. В театре так бывает.

- Георгий Товстоногов - «Холстомер», «Мещане» были выдающиеся спектакли, Марк Захаров, Юрий Любимов, Анатолий Эфрос, Андрей Гончаров - он владел великолепной методологией работы с артистом, это я постигал у него. В современном театре - Римас Туминас, Сергей Женовач, Пётр Фоменко. Эти люди мне интересны. Это всё режиссёры, которые обращаются к душе человека, его эмоциональной природе. Театр может быть любой, только чтобы нескучный. Ну, и не пошлый. Театр должен быть пропагандой добра, любви, красоты. Какой бы тяжёлый и трудный финал этой жизни ни был! Больно и грустно думать о нём, больно прощаться с этой жизнью, потому что ничего лучше никто не придумал.

- Я верю в театр-дом. Может, и не верил бы в него, если бы не вырос в таком, не воспитался на нём. Я другого ничего не знаю. А то, что знаю, меня не устраивает.

Мне близок театр сердца, театр души, театр, который уважает зрителя, каким бы малокультурным он ни казался. Если я не уважаю зрителя и говорю, что зритель - быдло или, как я прочитал в одном журнале, холодец, это неправильно. Ежи Лец сказал очень просто: «Время - оно дано, оно не подлежит обсуждению. Обсуждению подлежишь ты, расположившийся в этом времени». Зритель - это данность. Я ведь не могу сегодня взять и слить в унитаз всего зрителя, взять другого из другого пакета, растворить, размешать и привести в зал. Важно, чтобы и я сам уважительно к нему относился, и заставил его уважать нас. Его надо увлечь: сюжетом, изобразительной составляющей, языком действия, существованием артиста на сцене по принципу «быть, а не казаться».

Мы должны быть интересны зрителю. Он же, как ребёнок, приходит в зал, чтобы сопереживать, плакать, смеяться. Он не приходит разгадывать ребусы. Да, человек идёт отдохнуть. И нет в этом ничего постыдного. А если человек, придя отдыхать, вдруг почувствует, заплачет, его душа завибрирует, и он поймёт какие-то вещи для себя - это прекрасно! Брехт, Дюрренматт, Фриш говорили в той или иной последовательности: «Поучая - развлекай, развлекая - поучай». Мне близок этот принцип.

- Если оценка доказательна, если цель её - сделать лучше, сказать то, что нам поможет, она мне интересна, важна для меня.

Нашему театру грех жаловаться на отсутствие внимания прессы, отсутствие отзывов. И мы читаем всё, что о нас пишут, всегда вывешиваем на доску в театре всё: и хвалебное, и нехвалебное. Моя труппа сейчас настолько сплочённая, что когда иной раз возникает разговор с артистами о каком-то материале, в котором мне даже что-то не нравится, именно они мне говорят: «Александр Яковлевич, плюньте вы на это дело». Есть у немцев такое правило: о своём театре ни слова дурного. Если артисту не любить то место, где ты находишься, зачем здесь сидеть? За что? Деньги небольшие.

Средства массовой информации часто называют театр четвёртой властью. И ко­гда со мной разговаривают с позиции четвёртой власти, я просто прекращаю общаться. Для меня такой власти нет. Для меня власть - это нравственный закон, который существует внутри, это совесть, это правда. А вся остальная власть - очень относительна.

- Если мне государственная власть помогает жить, строить театр, выживать артистам, помогает с жильём, материальными какими-то доплатами, материальной частью театра, я такую власть уважаю и поддерживаю.

- Известность - не только положительные эмоции. В России почему-то все­гда не любили успешных людей. Именно они почему-то, особенно сейчас, в век всё дозволяющего Интернета, становятся объектами негативных выплесков. На самом деле это всё «Слон и Моська». Укусить человека, которого никто не знает, это бессмысленно, а вот укусить кого-то значимого…

- Конечно, изменился. Мне кажется, вот сейчас бы да начать. Я стал мудрее, опытнее, хитрее, методологически крепче, а ведь когда начинаешь, всегда кому-то подражаешь. Сейчас я никому не подражаю и никакой школе не соответствую, делаю, как мне хочется, дышу свободно, пишу свободно. И в театре за двадцать лет я не только артистов воспитал, но и соратников, помощников, единомышленников.

- Горжусь тем, что русский театр имени Качалова стал академическим, обрёл молодое пополнение, поколение, которое воспитано здесь, в Качаловском театре.

Горжусь тем, что мы открыли для себя зарубежные просторы. На фестиваль в Марсель, например, мы поедем в восьмой раз - приглашены открывать двадцатый, юбилейный фестиваль русского искусства сразу двумя нашими спектаклями: «Вишнёвым садом» и «Дядюшкиным сном». И в каких бы городах мы ни были, спектакли везде проходили «на ура», везде зрители нам аплодировали и кричали «Браво».

Горжусь, что мы заканчиваем огромную реконструкцию нашего театра. Горжусь, что появилась малая сцена, появился огромный репетиционный зал, которого нет во многих театрах. Горжусь, что театр будет технически великолепно оснащён.

Горжусь, что нахожу общий язык с властью, власть меня слышит и понимает, и я её понимаю. Сидеть на кочке и оплёвывать власть, что я вот весь чистенький, а власть такая-сякая, мне совсем неинтересно. Надо суметь любую власть убедить работать на духовный потенциал народа, убедить в том, что вклад в искусство - это вклад в генофонд народа. Реконструкция театра сейчас идёт не на деньги федерального центра, а на свои, республиканские, деньги. Когда власть понимает культуру, для меня это - показатель здравого смысла власти, разумности власти.

Горжусь репертуаром театра. У нас нет ни одного стыдного названия. Горжусь нашей изобразительной составляющей, в которую я вкладываю много сил вместе с художником Александром Патраковым: нашей сценографией, костюмами, афишами, буклетами, нашими программками.

Горжусь тем, что театр Качалова - это сегодня бренд.

- Это будет не просто переезд - новый этап жизни нашего театра. Мы должны будем, наконец, провести Качаловский фестиваль. Сейчас уже есть поддержка и Министерства, и Президента. Сколько я работаю, столько мы на эту тему ведём разговор. В прежнее помещение привозить такие театры, которые я хотел привезти, было неловко. А теперь мы сможем пригласить серьёзные крупные театры. Будем развивать это направление - приглашение интересных театральных коллективов и не только в рамках фестиваля. Малая сцена позволит привозить экспериментальные постановки. То есть мы будем иметь возможность видеть, знать, показывать самые разные стороны развития современного российского театра. И, конечно, основной нашей деятельностью останется выпуск новых спектаклей. Первой премьерой на обновлённой сцене, скорее всего, будет «Безумный день, или Женитьба Фигаро» Бомарше. Думаем о Гоголе, Метерлинке. Ведём переговоры с режиссёрами о постановках как на большой, так и на малой сцене.

- У меня есть талантливые жена и сын, талантливый театр, который или любит меня, или, может быть, прикидывается,- неважно. Чего мне можно ещё желать? Мои радости неразрывны с радостями театра. У меня другого ничего нет. Мне предыдущий директор как-то сказал, что не хочет, чтобы его вынесли отсюда вперёд ногами. А я хочу. Хочу, чтобы именно из театра, только попозже, не сейчас.

- Иногда думаю: может, надо было остаться в Москве работать. Ну, об этом уже что жалеть? Жалею вот, что из-за любви к театру, может быть, недостаточно уделил в своё время внимание матери, тем, кого уже нет. Всё время было некогда. Хотя мать была рядом, и всё, что нужно, у неё было. Но я имею в виду не материальную заботу. Жалею, что недодал, возможно, ей человеческого общения, был недостаточно внимателен. Воображаю иногда: вот воскресли бы сейчас мои старики, увидели то, чем я живу, мои успехи. Правда, они успели многое застать. Помню, когда я уезжал, отец провожал, стоя на крыльце, и вытирал слёзы.

- Вот сейчас сказал о родителях - и слёзы…