Второе пришествие модернистов

Контора модернизма. Сидят: Монрес (держит картину Максима Шешукова), Панкиш (в руках герб Республики Татарстан – версия от модернистов). Стоят: Карузо, Генезис, Дорз. Казань. 1988

Последний раз футуристы — Маяковский, Бурлюк и Каменев — приезжали в Казань в 1914 году и устроили скандальный вечер в колонном зале Дворянского собрания (ныне Казанская Ратуша). Прошло более 70 лет, прежде чем состоялось второе пришествие модернистов. Слон соцреализма к этому времени одряхлел и потерял свои бивни, а на земле, где он топтался, проклюнулись неведомые досель ростки. Они извивались, цепляясь за ограду, и вспыхивали фонариками экзотических цветов. Так в Казани появился «Консоцмод» — «Контора Социалистического Модернизма».

Теперь я многое подзабыл. Почему, например, мы взяли себе такое название — «Контора Социалистического Модернизма»? Чтобы вспомнить, начинаю погружение в 80-е годы. Вылезаю на улице Баумана, там тогда ещё ходил троллейбус. Народ не умещался на тротуаре и топал по проезжей части. Машин было немного, и в вечернее время вся улица становилась пешеходной. Толпа плывёт в одеждах мышиного цвета, над ней стелется табачный дымок. На фасадах вывески: кинотеатр «Татарстан», Дом татарской кулинарии, «Пуговицы», «Мелодия», Блинная… Вглядываюсь в лица — и сразу узнаю их, лыбящихся и побритых под ноль: это гопники! Они никогда не передвигались поодиночке, только стаей. Потом к ним прилипло слово из трёх букв — ОПГ, но сами себя они называли «конторой». Вот, значит, откуда растут ноги нашей иронии? Издёвка проскальзывала и в следующих словах — «Социалистический Модернизм». Тогда всю культуру подмял под себя соц­реализм, отсюда естественный протест, похожий на желание съехать от брюзжащих родителей и начать жить своей кудрявой творческой ­жизнью. До этого мы тусовались просто так, вокруг батлов с портвейном и гитары, зато теперь по­явилась идея! Но главное — желание что-то делать и эпатировать публику. Мы должны были, ни много ни мало, разбудить Казань!

Предоставлено ТЮЗом

Нас породило время. Мы возникли и скучковались именно тогда, когда пробил час — пора! Нет, мы не подгадывали, действовали импульсивно, но оказалось, что наше появление казанской весной 1988 года было прописано в некоем сценарии. В это же самое время режиссёр Борис Цейтлин ставил в ТЮЗе запрещённую пьесу Шварца «Дракон». После этого спектакля лёд в головах тронулся!

Меня с Панкишем (Ильдаром Батуллиным) пригласил к себе в кабинет директор театра Овсянников и предложил к премьере оформить холл и коридор на первом этаже. Гости раздеваются в гардеробе и сразу попадают в наши руки. Мы их как бы подготавливаем к просмотру. Само собой, появился представитель Минкульта, какой-то серый дяденька, и пытался руководить процессом. Мы презрительно его не замечали. Хотя одну картину, где дяденька узрел летающие половые органы, мы всё же убрали. Художник, который их нарисовал, обиделся, ведь он изобразил катарсис на крыше физфака в закатный час. Но пришлось пожертвовать его катарсисом и бросить картину в пасть дряхлеющей власти.

Что же увидели казанцы, оказавшись в театре? Впечатлениями поделилась писательница Майя Валеева, в конце 90-х эмигрировавшая в США: «Помню солнечный мартовский день, мокрый асфальт, весёлый весенний звон водосточных труб. Странно преображённый, знакомый, тесненький холл ТЮЗа — в те дни там открылась I-я выставка «Консоцмода». Были на той выставке, на первый взгляд, открытый эпатаж, насмешка, вызов традиционному и привычному. А на второй? Проглядывало что-то более серьёзное. Вот жестяная тарелка в виде сердца, наполненная окурками и обрывками обгоревшего снимка девушки. Рядом табличка: «Помойное сердце». Автор её, некий Августейший Бугор, видимо, пытался рассказать о своей несчастной любви. Возможно, Монрес в своей композиции «Одомашненные фламинго», где на дюжину перевёрнутых хоккейных клюшек были натянуты полосатые носки, говорил об опошлении человеком природы. Его инсталляция «Короткое счастье Эрнеста», изображающая мещанский уголок разгромленной кем-то квартиры (обои порваны, перевёрнута мебель и перебита посуда), демонстрировала хрупкость человеческого счастья и беззащитность самой жизни. В углу стоял проигрыватель «Аккорд», крутилась пластинка британской группы Jethro Tull. Повсюду абстракции, одна из картин модерниста Дядько висела на… потолке и называлась «Последняя ночь Пугачёва». На ней «ампиратор» со свечой пытался разглядеть плаху. Запомнилась живопись Панкиша под названием «Суп», на холсте создавалась особая цветовая гамма с помощью наклеек от консервов. Это привет Энди Уорхолу от казанских модернистов!

Сцена из спектакля «Дракон». В роли Бургомистра Владимир Глушков. Предоставлено ТЮЗом

Во всём этом виделись весёлая игра и бесшабашный карнавал. Модернисты резвились как дети, убежавшие из родительского дома, где папа — тиран! — и придумали себе новые имена: Асфальт, Панкиш, Гуль-Гуль, Кленк, Генезис…

Кстати, Панкиш, старший сын татарского писателя Батуллы, тщедушный взъерошенный парнишка со значками на куртке, считается у казанских модернистов отцом «пылесосной живописи» — он придумал раздувать краски по картону струёй воздуха. Юрий Шевчук, солист группы ДДТ, когда приезжал с концертами в Казань, даже купил у него несколько работ в этой технике.

И право, стоило простить ребятам их радостное дилетантство и весь этот пёстрый балаган, ведь они искренне говорили о вечных человеческих ценностях, но иначе, чем мы привыкли читать и видеть, под другим углом зрения. Я тогда подумал, что ещё год назад эта безобид­ная выставка в Казани была бы невозможна. Перестройка всколыхнула сознание, и вдруг перед очами оторопевших отцов предстали их неправильные дети. Из подполья вышли и побрели по улицам, напевая мантру, кришнаиты. На лужайках в парках появились колоритные пацифисты в потёртых джинсах с бубнами и гитарами. Выползли всякого рода «неформалы» и запели нестройными голосами под Леннона. Взрослые опешили от этого нашествия патлатых субъектов. Гопники их, конечно, колотили, но сил загнать джина обратно в бутылку уже не хватало. Тем более, братки были заняты разборками с себе подобными…

Подготовка к выставке модернистов в Доме Актёра, которую посетили участники рок-группы «ДДТ». 1989

Правил страной не столько Сталин, сколько идеи, ставшие для многих поколений неприкосновенными святынями. Люди не представляли своей жизни без них. Одной из таких всеподавляющих идей-монстров стала идея «социалистического реализма». Но поступательное движение человеческого разума и культуры неодолимо никакими партиями и узкополитическими взглядами. Так и в ледяной эре официоза бились неумолимые роднички, пусть слабые и беззащитные, но кристально чистые.

Поэтому приход модернистов 80-х был ожидаем, ведь лёд на реке рано или поздно начинает трещать и ползти… Но человеку, чьё сознание пропитано соцреализмом, ещё предстояло научиться принимать новое и непривычное. Это долгий и нелёгкий труд души. Советскому человеку надо было понять и принять, что Жизнь может быть отражена с помощью любых течений, жанров и средств. Миссия консоцмодовцев, ведают они это или нет, благородна: пробудить сердца людей, показать, что существует иное мышление, иной тип искусства. И в запальчивом монологе Асфальта, согласитесь, есть здравое зерно: «Диктатура соцреализма сверлила наши черепа, перекладывала мозговые извилины на свой лад и не позволяла жить иному. Мы — за многопартийную литературу! Свою творческую группу представляем как импульс. Такие импульсы во множестве породила демократизация. Не стоит пытаться заглушить их, испугавшись первой пены, которую они выплеснули…»

Коллаж Сергея Дядько. 1987

Далеко не всё, что делают консоцмодовцы, можно отнести к искусству. Пока это лишь ребячество с желанием пошуметь и привлечь к себе внимание. Но и это тоже важно. Это свидетельство просыпающейся энергии и силы, буйства фантазии и неудержимой юности.

Из воспоминаний Монреса: «Нам отвели место в фойе, где мы могли устроить свою выставку. Предоставили карт-бланш. И мы с энтузиазмом принялись за работу. У нас было полное презрение к плановому хозяйству, поэтому приветствовалась только импровизация. Набежало несколько человек модернистов, включили музон, и время от времени, припадая к трёхлитровой банке, начали хаотично заполнять пространство своим творчеством. В перерывах к нам спускалась актриса Роза Хайруллина и давала советы. Мы прислушивались, потому что она не командовала, а тихо-тихо говорила. Роза ходила прихрамывая. Я думал, это травма, но оказалось, что актриса положила в тапочку дощечку и входила в роль хромой Лоры в пьесе Теннесси Уильямса «Стеклянный зверинец». Роза подолгу стояла перед каждой картиной или инсталляцией и пыталась понять смысл.

Коллаж Сергея Дядько. 1987

Прошла громкая премьера «Дракона», и теперь выставка заработала сама по себе. Слух о модернистах в ТЮЗе обежал весь город, и с утра до вечера к нам потянулись горожане разных возрастов. Негромко звучала музыка, мы рассказывали о модернизме, вручали Манифест и дарили свои рукописные брошюры домашнего издательства «Фуфайка-Форсю». На столе лежала амбарная книга, опухшая от отзывов посетителей. Хвалили, ругали, а некоторые, не удержавшись, и сами принимались рисовать. Но вскоре я начал замечать, что к нам стали проявлять интерес люди с психическими отклонениями, как будто казанская психушка на Сеченова распахнула свои двери. Им модернизм лёг прямо на душу! Я даже расстроился. И вдруг, в последний день работы выставки, пришла бабушка и привела с собой внучку. Вы бы видели глаза этой девочки — восторженно округлившиеся! Она онемела от увиденного и долго не хотела уходить. Интересно, кем она стала? Глядя на неё, я вспомнил себя маленьким, когда папа взял меня на выставку Нади Рушевой, и как я был поражён. И до меня дошло, что вся эта затея с футуристическими картинами и композициями была устроена ради одного зрителя — вот этой маленькой девочки с косичками, которой на прощание я подарил книжечку верлиоз!»

Заседание общества «Ветераны Бородинской битвы»

«Ветераны» собирают подписи горожан в защиту старой Казани. Акция называлась «Последняя экскурсия». Ленинский сад. 1987

Окончательно сформировавшаяся в марте 1988 года Контора Социалистического Модернизма выросла не на пустом месте. Существовало до неё некое «подозрительное» общество «Ветеранов Бородинской битвы», которое пыталось поднять общественность города на защиту архитектуры старой Казани. Проводилась акция «Последняя экскурсия»: в скверах развешивали плакаты с фотографиями старых домов, которым грозило уничтожение, и собирали подписи неравнодушных горожан. А потом ватманские листы с подписями передали в ГлавАПУ, где они благополучно исчезли. И объяснений не последовало. Хотя… Вдруг отменили интервью в «Вечёрке». Видимо сверху поступил сигнал…

«Ветераны» собирают подписи горожан в защиту старой Казани. Акция называлась «Последняя экскурсия». Ленинский сад. 1987

Ещё была «Съехавшая крыша» — общество неформальных художников. И все они влились в «Консоцмод», провозгласивший своей главной целью противостояние диктатуре соцреализма. Конечно, не обошлось без Манифеста…»

Модернизм возникает в мировой культуре волнообразно. Стоит оглянуться назад, и мы увидим лодку с «Серапионовыми братьями», а на парусе прочтём их Манифест: «Не хотим принуждения и скуки, не хотим, чтобы все писали одинаково… Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь. И, как сама жизнь, оно без цели и без смысла: существует, потому что не может не существовать».

Из Манифеста «Консоцмода»:

«Модернизм — это весенний ветер, сносящий старые заборы и опрокидывающий телегу со старушками. Перестройку мы понимаем как модернизацию захиревшего общества. Оттого мы и появились, чтобы помочь. Наш модернизм — это синтез Живописи, Музыки и Поэзии, замешанный на эгоизме, свободе и отваге…»

Казань 20-х годов поражала разнообразием культурной жизни. Это было время торжества модернизма! Адель Кутуй и Хади Такташ организовали «Сул фронт» (Левый фронт). Незадолго до этого события в Москве футуристы Маяковский, Асеев, Брик, Кушнер и другие основали ЛЕФ (Левый фронт искусств) и считали себя единственными представителями революционного искусства. Татарские модернисты были большими поклонниками Маяковского: Адельша носил блузу и ходил обри­тым, а в стихах Хади слышались знакомые интонации московского бунтаря.

Эх!

Вьюга февральская выла на поле

вчера ещё.

Тонкий и стройный сегодня

к нам март пришёл.

Слушаю мартовский ветер,

снега пожирающий.

Эх! Хорошо!

Дело весеннее. Пахнет маем.

Нам не бывать у зимы в плену,

В северных зимних лесах

Вечную сделаем мы весну!

Мир будет нашим.

А пожелаем,

Красноармейский мы шлем наденем

Даже и на луну!

Из стихотворения
«Маленький разбойник», 1926

Кутуй с Такташем набросали список татарских классиков, кого следовало спихнуть с палубы «парохода Современности». Были там и Тукай, и Фатих Амирхан... Последний, говорят, услышав эти угрозы, слёг с инфарктом…

Книга, которую модернисты спихнули первой с «Парохода Современности»

Молодые художники-графики, выпускники Казанской художественной школы — К. Чеботарёв, А. Платунова, А. Коробкова, Ш. Тагиров — работали в стиле авангарда. Они собирались в творческие группы «Всадник», «Подсолнечник», оформляли многочисленные тогда журналы, альманахи, придумывали новые шрифты, делали коллажи. Но в конце 20-х естественное развитие советского искусства, наполненного разнообразием талантов и направлений, было резко прервано. Теперь идеи довлели над человеком, как некие высшие существа.

I-я выставка «Консоцмода» в ТЮЗе была для нас первым выходом «в люди». Потом был концерт с выставкой на физфаке КГУ, вечера эгофутуризма в Научной библиотеке университета с аукционом абстрактной живописи, выступление в Доме учёных на Бутлерова, выставка в редакции газеты «Ленинец». И если самая первая газета модернистов на девяти ватманах под названием «Колокола Собора Чувств» провисела на десятом этаже филфака не более пятнадцати минут, а потом была сорвана замдекана Андреем Александровичем Роотом. Интересен тот факт, что темой его диссертации был «Колокол» Герцена, а одна из научных монографий называлась «Традиции вольной русской прессы». Поистине, многообразен человек! Зато вторая стенгазета модернистов провисела в редакции «Ленинца» аж две недели. А ведь между первой и второй прошло всего несколько месяцев. Времена менялись прямо на глазах!

Из книги отзывов:

«Хотел бы крепко пожать Вам руку за войну, объявленную соцреализму, этому догматическому, затхлому учению, которое восхваляет начальство в доступной ему форме. Надеюсь, что «Консоцмод» будет проповедовать Истину и общечеловеческие идеалы, не уйдя в снобизм и лизоблюдство, чем была больна советская литература. Также надеюсь, что вы перевернёте гласом Истины и Добра во имя Человека осклизлый камень мещанского сознания…»

Р. Андреев, поэт-символист.

Лит. общ. «Дао и Дэ». «ОМ РАМ!»

Можно ещё вспомнить поэзо‑кон­церты, где мы «вернули» казанцам забытого Игоря Северянина, а также эпатажное выступление на поэтическом турнире, посвящённом Велимиру Хлебникову. Оно было прямо противоположно выступлениям «правильных» казанских поэтов из литобъединения ARS и напоминало игру, заметно оживившую публику.

Карузо — ответственный хранитель канделябра казанских модернистов.

Если попробовать анализировать наше любительское творчество без контекста времени и обстоятельств, то получится смешно. Ну, мазюкали какие-то волосатики картины, нагромождали инсталляции, сочиняли диковатые стихи, сшивали брошюры и сами их разукрашивали. Всё это теперь так наивно! Посмотрите, во что сейчас превратился модернизм:  это добротно сработанные картины или композиции, нарочито косящие под ненормальность. Раньше это был налетевший на сонный город порыв вздыбившегося весеннего ветра с затрещавшего панциря Волги. А что теперь? Как будто ветер распяли на стене, ошкурили и покрыли лаком. Нет бунта, нет задора, а есть холодное мастерство и нехилый такой ценник.

Но тогда, весной 1988 года, наш ершистый модернизм взбудоражил казанскую общественность. На нас ходили, чтобы посмотреть и послушать. О нас писали в газетах…

Боже, какая ерунда!

«На сцене груда хлама впечатляет рассыпавшимся в ней глубоким смыслом. В общем-то объявление, приглашающее на встречу с Конторой соцмодернизма, обещало нечто такое… Но всё же было приятно, что крыша конторская съехала гораздо дальше, чем это ожидалось. Все два часа конференц‑зал библиотеки сотрясали смех и аплодисменты. В булгаковском полумраке метался ком несовместимых, казалось бы, сплетений. Пушкинская лёгкость и свобода, загадочность Блока. Есенинское, ахматовское, пастернаковское! Кто там был, наверное, возмутится. Но повторяю: всё это витало в воздухе, а так как было темно, заметили не все. «Всё, что гналось и запрещалось». И что насильно изучалось. На всём сургутская печаль светлого идеала соцреализма. В стихах и прозе «конторщиков» — более земные вещи. Симпатичные мухи, мыши, паучки. Вопль человека, раздавленного Системой. Робкие звуки скрипки. Отголоски межнациональных проблем. Детская неожиданность. Эротика на грани пошлости. Приколы. Маразмы. Бред. Иногда приходило в голову: «Боже, какая ерунда! И ведь охота взрослым людям…» Ерунда? Попробуйте пересказать увиденное. В лучшем случае получится разве что плохой анекдот. Но главное, что «Консоцмод» в оригинальной манере наводит на кое-какие размышления и не учит жить».

Из репортажа студентки журфака
Лауры Ильиной для газеты «Ленинец».