Я чувствую приближение "Бури"!

«Буря - в стакане воды?» - саркастически вопрошает известное выражение. «То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя»,- припоминал что‑то своё Александр Сергеевич Пушкин. И сама буря - есть тоже такое припоминание, а вернее: это обрывки воспоминаний, поднятые вихрями стихии, перемешанные между собой, из которых мы пытаемся теперь собрать заново картинку из прежней нашей жизни, той жизни, когда буря ещё не ворвалась в это спокойное течение, не порушила и не перемешала тут всё.

Вспоминая легендарный спектакль «Буря» казанского ТЮЗа, принёсший театру первую «Золотую маску», главную театральную премию страны - мы на­ходимся ровно в таком положении. Ибо после этого спектакля прежней жизни у театра уже не было! Вскоре после три­умфа произошёл в театре сильный пожар, стихия, которая уничтожила почти всё, весь возможный репертуар. Осталась одна «Буря»! Этот спектакль на пятьдесят зрителей игрался внутри просторной палатки‑шатра (но не сравнимой ведь с на­стоящим театральным залом, в котором проходило большинство представлений ТЮЗа!). Шатёр ставили прямо на сцену, играть актёрам приходилось на расстоя­нии локтя от зрителей. И вот такая «Буря» в стакане, вернее, в палатке - осталась в то время единственным спектаклем театра, с нею поехал он тогда на гастроли, играли «Бурю» на разных площадках Рос­сии и Европы… Постепенно театр восстал из пепла, и теперь - о прежнем времени нам осталось одно припоминание!

Но так же начинался и сам спектакль. На сцену, на середину этого пространства внутри палатки (а пол на сцене был по­крыт опилками, как в цирке шапито), вы­ходит маг и бывший политик Просперо, он подбирает обрывки книг и начинает, обращаясь к зрителям: «Сцена представ­ляет собой…», и далее зачитывает то одну оторванную страницу, то другую - из са­мых разных книг, начала разных пьес. И кто‑то разыгрывает спектакль своей жизни у себя дома, перед уютным ками­ном, кто‑то - во дворцах перед сильными мира сего, а кто‑то - терпя крушение на корабле во время бури. Просперо нашёл нужный листок, и спектакль начался!

На юбилейном вечере, посвящённом двадцатилетию «Золотой маски» спек­такля «Буря» (а дата рождения самой легендарной постановки - 1994‑й год), собрались актёры и другие участники тюзовской «Бури», чтобы вытащить эти «нужные листки», восстановить нена­долго если не сам спектакль, то его атмосферу, те чувства, которые они пережива­ли в связи с ним…

Этот вечер, прошедший в стенах Казан­ского ТЮЗа - сам напоминал спектакль. С прологом, двумя действиями - и самой что ни на есть кульминацией, и счастливой развязкой. Он оказался выстроен по зако­нам настоящей драматургии.

Вот как бы я записал его:

Буря.

Двадцать лет спустя

Спектакль в двух действиях. С прологом.

Действующие лица и исполнители:

Александр Купцов, он же Алонзо - за­служенный артист России, народный артист Татарстана А. Купцов

Роман Ерыгин, он же Просперо - народ­ный артист Татарстана Р. Ерыгин

Надежда Кочнева, она же Золотой Ариэль - народная артистка Татарстана Н. Кочнева

Михаил Меркушин, он же Фердинанд - на­родный артист Татарстана М. Меркушин

Галина Юрченко, она же Тринкуло - на­родная артистка Татарстана Г. Юрченко

Василий Фалалеев, он же Стефано - заслу­женный артист Татарстана В. Фалалеев

Гульнара Мухтарова, она же Голубой Ари­эль; Миранда - Г. Мухтарова

Ведущая - зав. труппой Любовь Никола­евна Лукина

Елена Крайняя, она же Миранда‑2 - заслу­женная артистка России Е. Крайняя (по скайпу)

Режиссёр Борис Цейтлин - лауреат Го­сударственной премии России Б. Цейтлин (по скайпу)

Вадим Синицын, он же: звукооператор - Вадим Синицын

Кинооператор - Николай Морозов

Девочка с корабликом - Елена Качиашвили

В эпизодах: студенты театрального учили­ща, городская интеллигенция, артисты и ра­ботники театра

{gallery}burya{/gallery}

Пролог

Зрители расположились в холле, прямо в фойе. Студенты и совсем взрослые люди. Среди лиц - можно узнать и актёров ТЮЗа, не занятых в постановке. Оператор Морозов выбирает точку для съёмки, или сразу не­сколько точек… Вдруг - загораются софи­ты. Двери распахиваются, и из зала в фойе к зрителям выходят мимы. Мимы - дети, студенты то ли училища, то ли какие‑то во­все старшеклассники, ну, совсем моло­денькие, тонкошеие, они то кланяются, то замирают, то танцуют кукольный вальс… Спектакль начинается с коридора, с этого холла в фойе, с почти детских личиков с на­рисованными над губами усиками или ита­льянским гримом в стиле комедии дель арте… с детского трепета.

Выходит девочка с корабликом…

Так было и в том самом спектакле, кото­рый шёл двадцать лет назад. И тогда тоже выходила девочка…

(на сцене: Алонзо, Фердинанд, Тринку­ло, Золотой и Голубой Ариэли, Стефано, они же - бывшие актёры спектакля, спорят):

- У нас играло много девочек с корабликом…

- И мальчиков!

- Нет, мальчиков не было!

- Да было!.. Ещё Илюша играл!

- Нет… Не играл!

Звучит Буря. Гром. Дети‑мимы замира­ют. Девочка с корабликом уходит. Зрителей приглашают в соседний холл.

Ведущая: Мы рады приветствовать вас в нашем театре, мы рады разделить с вами, нашими зрителями этот праздник… И по­казать вам нашу легендарную «Золотую маску» - главный театральный приз, который получил спектакль «Буря» Ка­занского ТЮЗа ровно двадцать лет назад, в 1996 году. Сейчас мы откроем покрывало, и вы её увидите, нашу маску…

Мы стоим все вместе, в одном кругу, зрители, мимы, оператор Морозов, ны­нешний главный режиссёр театра Туфан Имамутдинов, директор театра Айгуль Гор­нышева, актёры театра. Все мы тут и зри­тели, и участники. Новички и молодёжь, все кто пришёл в театр впервые или ходят редко - не знают ещё в лицо ни режиссё­ра, ни этих актёров. Мы все стоим вместе в общем ряду. Мы вместе. На одном корабле! Мальчику‑миму приходится тяжелее прочих. Мимы должны замереть в позах, а ему - достался полунаклон. Стоять не­удобно, он подшевеливается, но старается стоять. Режиссёр и директор снимают покрывало. Вот и она! Золотая маска! Аплодисменты! Мимам можно, наконец, сменить позу!

(Алонзо, Фердинанд, Тринкуло, Золотой и Голубой Ариэли, Стефано - все вместе, наперебой):

- «Бурю» играли по‑особенному!

- Палатку ставили прямо на сцену, и туда вовнутрь проходили пятьдесят че­ловек!

- И стояло пятьдесят пуфиков для зрителей…

- А когда спектакль заканчивал­ся - неожиданно задняя стенка палатки открывалась, и туда в глубину, на весь зрительный зал, уходило «море»…

Просперо (появился позже осталь­ных): И сделано‑то было море - все­го лишь из полиэтилена, никакого тебе XXI века!

- Ну да! И посредине моря и волн, уходивших до конца зала, на «лунной до­рожке» - стояли дети, изображавшие юных Фердинанда и Миранду… спектакль заканчивался этим детским трепетом.

- А когда мы играли в Москве на кон­курсных показах премии «Золотая маска», то на первом показе было пятьдесят человек…

- А мы играли одними из последних, не особенно на что‑то рассчитывая, и по­этому играли свободно и раскованно…

- Но на втором спектакле было уже сто человек! Прослышали, что спектакль стоящий, и все стали стремиться на него попасть!

Алонзо‑Купцов: Я помню Михаила Ульянова, он сидел такой насупленный, опустил голову, мол, меня здесь нет… а по­том уже подобрел и в конце сказал: «Да, хороший спектакль!»

Фердинанд‑Меркушин: Он просто испугался, что спектакль и все зрите­ли тоже - сидят прямо на сцене, расстояния‑то между нами? Локтем ткни! Он испугался, что его вытащат в спектакль и заставят что‑то играть, а уже ко второму акту, когда понял, что никто его вытаски­вать не собирается - повеселел…

- А на третий московский спек­такль - зрителей было уже двести, и пришлось открыть боковые крылья палатки, а зрители даже проползали под палатку, чтобы попасть на спектакль, и ходить актё­рам остались только две узкие перпендику­лярные дорожки!

- И Львович потом, после спектакля, кричал: «Каза‑а‑ань!…»

Просперо‑Ерыгин: А помните, как Львович ушёл после второго акта? И я в антракте говорю: «Смотрите! Львович‑то ушёл! Наш ушёл! Казанский!..» И это было так больно! А после спектакля он прошёл за кулисы, хвалил нас, бил по плечу… «Так ты же ушёл!» «А, да нет! Это я позвонить выходил!» …

(Справка: Борис Львович (Львович - фамилия) - известный казанский бард, позже переехавший в Москву, отлично танцует под музыку еврейских клезмер­ских бэндов, попробуйте привести его на такой концертик - не пожалеете! - Авт.)

Голубой Ариэль (Г. Мухтарова): И у организаторов была ещё одна «маска», запасная! Ещё до спектакля на фуршете нам сказали по секрету, чтобы мы не осо­бенно на что‑то надеялись, все награды, де, уже распределены! Но когда прошёл спектакль - жюри сдались! И тогда - они дали нам эту, запасную маску! Объявили нас лучшим спектаклем, а все остальные театры - подвинули на одну строчку вниз!

Алонзо: А помните, как Цейтлин вышел награду получать?.. (изображает Цейтли­на: расставил ноги косолапя, по‑медвежьи, открыл удивлённый рот, озирается по сторонам). «Что? Лучший спектакль? Нам? А я думал, за режиссуру дадут!»

- А потом зрители нас провожали к поезду. Целая толпа… Кричали: «Буря, не уезжай!» Раз в жизни у меня было та­кое… Чтобы такая демонстрация!

Золотой Ариэль украдкой утирает слё­зы, видит оператора:

- Ты что, снимаешь меня? Не снимай!

Тринкуло обнимает её со спины…

А в холле ТЮЗа - ещё аплодируют «Золотой маске»… мы стоим все вместе. На одном корабле. В одной палатке. До­тошный критикан: «как бы в корабле» и «как бы в палатке» - это тогда была палатка, а двадцать лет спустя - где? Нету! Только светлое фойе»… Но мы стоим на од­ном корабле. Кто‑то командует: все в зал!

Девочка с корабликом исчезает за ку­лисой.

(конец пролога)

Действие 1‑е

Пустой зал начинают заполнять зри­тели, входящие из фойе. На сцене - ряд пустых стульев. Поднимается ведущая.

Ведущая: Итак, мы продолжаем наш вечер… господа артисты, кто тут у нас есть? Я не вижу! Так, исполнительница роли Тринкуло, народная артистка Татар­стана Галина Юрченко! Галь, проходи! О! Исполнитель роли Фердинанда, народный артист Татарстана Михаил Меркушин! За­нимай свободный стул, пока всё свободно!

Меркушин: А что говорить‑то? Я не знаю, что им больно‑то говорить, они ведь спектакль не видели!

Ведущая: А мы посмотрим отрывки!

Меркушин: Ну, отрывки…

Юрченко: А кто‑то ещё будет?

Ведущая: Обещали, но я не вижу… А, вот же! Заслуженный артист Татарстана Василий Фалалеев!

Меркушин: А Купцов где?

Ведущая: Должен быть, сейчас подой­дёт… Галь, расскажи, что‑нибудь о спек­такле! Вспомни…

Юрченко: Ну, как это рассказать? О, Надя подошла!

Ведущая: Народная артистка Татарста­на Надежда Кочнева…

Артисты занимают места: Кочнева, Юрченко - держатся рядом, часто при­обнимая друг друга, шепчутся, третьей при них Любовь Николаевна (ведущая). Меркушин - на стульчике, в позе диктора советского телевидения, пока не очень понимает, что ему делать, Василий Фалале­ев - в свитере и куртке поверх… актёры сидят, зрители смотрят, надо что‑то говорить.

Меркушин: Ну, как это было? Как во­обще рассказать? Да у нас одних переводов Шекспира использовалось четыре!

Юрченко: А моя сцена? Которую я пе­реписала? Пятый перевод, матерный!

Фалалеев: Такая хрупкая Галя… она купила для этого дела словарик русского мата, и всех доставала, проверяла на дру­гих, так сказать, свой мат, а режиссёр Цейтлин, как заправский Станиславский, кричал: «Не верю!»

Меркушин: А ещё, помните, когда я руку сломал? Помните? Валя Ярюхин тут же дописал сцену за Шекспира… Я же там по­являлся после кораблекрушения, и потом говорил что‑то вроде: «Я взял штурвал, и вот! (показывая на руку)», и потом ещё це­лый стих! Шестой перевод! А потом - рука выздоровела, и эту сцену убрали…

В разговоре уже участвуют все, пере­бивая и дополняя друг друга, не знаешь, куда смотреть, кто скажет следующую реплику, при этом - разговаривают не одновременно, не базарно, а спокойно, каждого - можно услышать… Зрите­ли присутствуют как бы при разговоре «своих», неформальной встрече друзей, которые пытаются вспомнить, как оно было… Это не пресс‑конференция, вопро­сов из зала нет, они просто разговаривают друг с другом, а зрители смотрят. Все эмо­ции актёров, от недоумения до удивления, ностальгии, радости, усталых выдохов наедине со стеной (отвернулся и про себя выдохнул), нечаянных слёз - всё это про­исходит на глазах у зрителя.

- Да, про Валентина Ярюхина обяза­тельно надо сказать! Он фактически был вторым режиссёром!

Юрченко: Я могу точно сказать, что моя роль получилась только благодаря Вале Ярюхину.

Меркушин: Вообще, это был за­мечательный режиссёрский тандем: Ярюхин - Цейтлин, и очень жаль, про­сто безумно, что он распался… Цейтлин ведь ему даже предложил роль Просперо поначалу, и это было по‑своему уместно и интересно, ведь Просперо - в спек­такле: фактически руководитель куколь­ной труппы театрика Ариэль. Цейтлин всё‑таки постановщик, а так работать с актёрами он не очень умел… а Валя - он окончил ГИТИС и учился у Васильева…

Стефано‑Фалалеев: Давайте уже фрагменты спектакля смотреть!

- Да, давайте!

- Давайте!

(Идёт фрагмент, короткий, обрыва­ется на полуслове…)

Юрченко: Как? И это всё?

Кочнева, приготовившаяся было пла­кать и ностальгировать по спектаклю, после окончания слишком короткого фрагмента недоумённо переводит взгляд с экрана на ведущую.

Меркушин: Ну, тут же не о чем говорить!

Ведущая, пытаясь спасти положение: А помните, как мы котёнка искали?.. У нас участвовал котёнок в спектакле, и вот - он сбежал, и я всё облазила, без котёнка - никак! Пошла в ресторан неподалёку, еле уговорила дать нам кота, а у них не котёнок, а именно кот… при­ношу, через некоторое время - и этот сбежал! Дело было в Москве. И спасла нас только Галя Юрченко, она гуляла по Арбату и там в переходе купила этого котёнка.

(Кстати, недавно в Москве тоже сбегал театральный кот, традиция, од­нако.- Авт.)

Юрченко: А в Хельсинки - тоже был котище, его привозили каждый раз нам в такой огромной белой клетке, и он пре­красно играл и получал гонорар - кусо­чек шоколадки! И ещё там нам сказали: «Никакой девочки с корабликом не бу­дет, девочку мы вам не дадим, у нас детям вечером не положено вечером работать, у нас - Кодекс!» Как уж мы потом этих девочек уговаривали!

- Летом перед премьерой нас остави­ли без отпуска!

- Да‑а! Цейтлин сказал: «Ребята! Надо выпустить спектакль во что бы то ни стало, никаких отпусков!

- И мы все как‑то…

- И никто не думал о себе!

- А кому‑то вообще надо было рожать (смотрят на Гульнару, Голубого Ариэля).

- Ага! А сейчас этот ребёнок уже в армии!..

- А потом назначили показ!

- И было это 28 августа, в этот день были похороны нашей актрисы Марии Пав­ловны Неменко‑Бобковской, и все актё­ры‑старики ушли туда… и многие просили Цейтлина перенести премьеру…

- И помните, что было потом?

- Во время второго акта вдруг резко отключился магнитофон, и всё вырубилось!

- И Цейтлин тогда вышел и рявкнул зрителям:

«Все - свободны! Вадик, ты уволен!»

- Ва‑а‑адик! Ты здесь?

Вадим Синицын (откуда‑то с балко­на): Да здесь! Здесь!

- Ты помнишь?

- А как же!

- И тогда артист К., один из тех, кто просил перенести премьеру, сказал так многозначительно: «ВОТ!»

- Ва‑адик! А ты теперь как называ­ешься? Звукорежиссёр?

- Кажи‑и‑сь… (с балкона) …

Меркушин: И когда в ТЮЗе случился пожар, тот же артист кивнул головой и ска­зал: «Ну, всё, вот теперь Мария Павловна попрощалась!»

- Из спектаклей тогда у нас осталась одна «Буря», которую мы играли в палатке…

(конец 1‑го действия)

Действие 2‑е

Елена Крайняя по скайпу: Ребята! Я так рада всех вас видеть!…»

После первой фразы трансляция пре­рывается, помехи. Актёры машут на ма­ленькую камеру, пытаются, чтобы Елена их увидела.

Меркушин: Это похоже на трансляцию с Марса…

Елена Крайняя, прорываясь сквозь по­мехи: Я хочу спросить, а где наш Просперо?

- Будет!

- Он будет через пять минут!

Входит Просперо - Роман Ерыгин. Озирает глазами зрителей… «Ишь ты! Как много вас! А я вообще не понимаю, почему вы пришли! Ладно мы, нам это интересно, всё равно как листать старый фотоальбом, а вы‑то? Вы хоть спектакль видели? Невозможно о нём рассказать! Да и видео - ни черта не передаёт!»

Уставший от больших дел маг, укрыв­шийся на необитаемом острове - вот кто такой Просперо! Просперо - повели­тель стихий!

- Иногда нужна такая очистительная стихия! И то, что случился пожар, что наш цейтлинский период в театре закончился именно так: ни мы ему не сказали, что уста­ли с ним работать, ни он нам ничего не ска­зал, а вот именно так! Стихия! Буря! То есть пожар в театре юного зрителя! В этом я вижу какой‑то промысел!

Меркушин: «Ты говори за себя, мы - не устали! И, кстати, наш оператор - Николай Морозов - великолепно всё снимал. Тогда. И снимает сейчас».

Морозов: Я помню те спектакли! Столь­ко было непредвиденного! Например, в день того показа, когда я должен был сни­мать - меня чуть не повязали как фаль­шивомонетчика! Батарейки сели. Побежал в магазин за новыми. В кассе театра мне выдали деньги, а они оказались меченные! Меня тут же скрутили!

- Да уж, дядя Коля! Ты тоже с нашим спектаклем сжился! Наш человек!

Голоса: Цейтлин! Цейтлин! (режиссёр легендарного спектакля вышел на связь по скайпу).

Цейтлин: Ребята! Сегодня ровно тридцать лет как мы познакомились!

- Точно!

Актёры радостно поддакивают, хлопа­ют, поздравляют друг друга…

- Я хочу одно спросить, вы пить‑то будете!

- Нет!

- А что случилось?

(смех)

- Времена изменились, мы теперь здоровые…

Из‑за кулис на сцену выходят другие члены театральной команды, актёры, ма­стера сцены, людей становится больше…

Все хотят посмотреть на знаменитого режиссёра, прежнего полководца казан­ского ТЮЗа… Да, времена сейчас другие, и спектакли совсем другие, сама премия «Золотая маска» изменила свой формат довольно сильно, всё же ТЮЗ получил свою маску в те годы, когда она только зарождалась. Наш театр взял её за свой очень искренний, очень живой спектакль. И эту искренность, эту жизнь мы смогли почувствовать и сейчас, спустя целых двадцать лет, слушая эти воспоминания, наблюдая эти неподдельные эмоции актёров, возвращающихся в воспомина­ниях на двадцать лет назад. Зря боялся Просперо! Это возвращение прошло успешно, и даже мы, зрители, которые тот спектакль не застали - сумели ощутить его атмосферу!

Айгуль Алмасовна Горнышева, ди­ректор театра: «Мы так рады, что вы были с нами в этот морозный день! Это так важно для нас! Это важно и для молодых актёров, служащих здесь сейчас - знать, порог какого легендарного театра они переступа­ют, важно и для зрителя! Мы так хотим, что­бы к нам приходило побольше молодых, умных зрителей, хотим и их познакомить, им рассказать о нашем театре и его слав­ных достижениях! О наших выдающихся спектаклях!»

Директор говорит взволнованно, не за­ученно, искренне, так, наверно, и должен разговаривать со своим зрителем моло­дёжный театр. Ибо молодость - не терпит фальши! Ибо иначе - грянет буря! И сме­тёт всё наносное, выдуманное! И тогда сно­ва - с чистого листа! Но Казанский ТЮЗ не боится начинать, не боится пробовать! Театру юного зрителя в Казани исполняет­ся восемьдесят пять, и он - встречает эту дату молодым! Готовым к новым свершени­ям! И, кстати, примерно так и заканчивал­ся легендарный спектакль «Буря», вдали появлялись дети - символизировавшие новую жизнь героев, прошедших через очистительную бурю!