Хирург и его стихии

Журнал "Казань", № 7, 2013

О душе

«Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать её) держал в руках сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.

- Ну, сейчас,- сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку…»

Наиль Габитов открыл для себя Толстого ещё в седьмом классе. Полистав однажды один из томиков в домашней библиотеке, он вдруг обнаружил, что романная реальность обладает для него особым магнетизмом, поражая глубиной, масштабностью замысла создавшего её гения. Восхищение после углубления в чтение можно было сравнить разве что с чувством, которое он испытал, увидев одушевлённые портреты Николая Фешина. Рассматривая принесённые братом репродукции его картин, он был потрясён талантом в общем-то не известного широкой публике художника.

Позднее, пролистывая любимые страницы «Войны и мира», он вдруг поймал себя на том, что следит не за переживаниями князя Балконского, а за действиями оперировавшего его после ранения доктора. К этому времени Наиль уже знал, что будет поступать в медицинский.

Несколько лет спустя он в многочасовом ожидании в министерских коридорах очереди на распределение в интернатуру от нечего делать принялся рисовать портреты одногруппников. Те, довольные сходством, получали свои изображения на память. Недавно жена, которая в том же году окончила мединститут, вспомнила о его способности рисовать и пошутила, что хирургу, когда он выйдет на пенсию, не помешает купить мольберт.

Увлечение русской литературой и живописью уживалось в старшекласснике Габитове с интересом к учебникам по анатомии, которые появились в их доме после того, как старшая сестра решила стать врачом. А когда вслед за ней в медицинский институт поступил и старший брат, никаких сомнений не осталось. Родители поддерживали выбор детей. Их профессии были далеки от медицины: мама работала поваром, папа - в строительстве. Но оба считали профессию врача благородной, связанной с ценностями, на которых они воспитывали детей - добротой и уважением к людям.

Будучи третьекурсником, Наиль уже стоял у операционного стола, правда, пока ещё в роли наблюдателя. Это было ночное дежурство в старой клинике на Университетской улице. Тогда здесь работала кафедра хирургии медицинского института, которой заведовал ветеран Великой Отечественной профессор Владимир Морозов. Операции были частью учебного процесса зав­трашних врачей. В тёплые дни выздоравливающие в больничных пижамах, прогуливаясь, доходили до «сковородки» около памятника Владимиру Ульянову и вводили своим видом в оторопь тусовавшуюся там молодёжь.

На столе лежал больной с аппендицитом. Рядом с Наилем стояла однокурсница Фарида. Она подрабатывала в клинике санитаркой, и ей было не впервой наблюдать операцию. Скальпель легко вошёл в живот, в разрезе стала видна подкожная жировая клетчатка, почему-то очень жёлтая, появилась кровь, почему-то очень густая… Наиль почувствовал в ногах предательскую слабость. Всё поплыло…

Много лет спустя хирург Габитов уже хорошо знал: врач, который любит своё дело, не может не обладать тонкой душевной организацией. Залог успешного лечения - доверие больного, и для хирурга это особенно важно. Хочет врач или не хочет, общаясь с пациентом, он переживает вместе с ним. То же, что со стороны может показаться кому-то строгостью, даже чёрствостью - на самом деле внешняя защита от переживания, которым психика оперирующего врача перегружена выше всякой меры. (Не случайно на Западе хирурги, анестезиологи - самые высокооплачиваемые специалисты.) А если душа врача эмоционально не выгорела, не поражена профессиональным цинизмом, не потеряла способности волноваться, то после тяжёлой, но хорошо проведённой операции появляется особое ощущение. Сродни погружению в захватывающую реальность любимого писателя или художника - ощущение полёта.

…Он очнулся от острого запаха нашатыря. Озабоченно склонившаяся над ним Фарида облегчённо улыбнулась:

- Это ж надо, грохнуться в обморок на первой же операции!

Для красоты истории можно было бы сказать, что именно в этот миг Наиль твёрдо решил, что докажет этой задевшей его самолюбие девушке свою способность состояться в хирургии. Но на самом деле тогда ему было не до мыслей о будущем. А история, написанная жизнью, получилась действительно красивая. Та самая Фарида, теперь уже Фарида Хазиахметовна, заместитель главного врача Республиканского центра медицинской профилактики, давно встречает его дома, куда он спешит после трудного операционного дня как в своё убежище. Домочадцы знают (и как уж не знать в семье врачей, где и сын, и дочь продолжили профессиональную династию родителей), что нужно немножко походить на цыпочках, и папа, домашний, расслаб­ленный, выйдет к ужину.

О духе

В давние времена пентаграмма - пятиконечная звезда - почиталась как символ хирургии, сегодня она имеет два противоположных толкования. Пять лучей - стихии Огня, Воды, Земли и Воздуха и человеческий Дух выражают единство Мироздания.

У порога, который отделяет ведомое от неведомого, стоит анестезиолог. Известны рассказы тех, кто на операционном столе пережил клиническую смерть. И при этом забывается, что в то самое время рядом находится «свидетель» - пульс врача, выброс гормонов в надпочечниках выдают большой стресс, в котором он в тот момент находится. Он делает всё возможное, чтобы тело не отказалось принять обратно отделившийся было дух. Анестезиологи в клинике на Япеева, где Наиль Адгамович заведует отделением,- профессионалы, верят науке. Но о случаях возвращения с того света говорят одним словом: чудо. Чудо неподвластно человеку. Однако человек может помочь его явлению.

Габитов освоил анестезиологию ещё в больнице на Сибирском тракте, где проходил интернатуру. Ему повезло: попал в замечательный коллектив, которым руководил корифей казанской школы онкологии профессор Мойша Сигал. Ежедневно делали по пятнадцать операций, а на весь диспансер был один штатный анестезиолог. Сотрудники помогали друг другу - хирург осваивал смежную специальность и при необходимости становился анестезиологом-реаниматологом. Случись во время ночного дежурства у кого-то из больных инфаркт, или кровотечение вдруг открылось - не ждали бригаду с анестезиологом, на кону была жизнь страдальца.

В девяностые годы в Республиканской клинической больнице возродили провод­никовую анестезию, которая была менее токсичной и имела ещё ряд преимуществ по сравнению с традиционным наркозом. Габитов, уже работавший к тому времени на Япеева, узнал об успешности некогда забытого метода из первых рук - от старшего брата-анестезиолога, который и предложил ему освоить перспективную специализацию на практике. Став в 1990 году заведующим отделением, Габитов внедрил проводниковую анестезию и другие освоенные им методы в активную практику.

О руках и голове

Существует расхожее мнение о руках хирурга, дескать, они какие-то особенные. А вот Габитов на первое место ставит «голову», то есть знания и ответственность. Если с этим всё в порядке, руки могут творить чудеса, и неважно, как они выглядят. Он помнит, как его поразил рассказ приезжавшего как-то в Казань внука известного советского хирурга Юдина, который удивлял публику на своих показательных операциях высочайшим мастерством. В то время в наркотическое состояние вводили с помощью маски с эфиром. Её подносили к лицу больного перед началом операции и тогда, когда он пробуждался. Хирург должен был успеть сделать всё необходимое.

Внук академика поведал, как Юдину рукоплескали французы, наблюдавшие за его длинными, как у Паганини, несуразными пальцами, которыми он виртуозно манипулировал иглодержателем и пинцетом над открытой брюшной полостью. Ему не нужен был ассистент: прокол - и тут же появляется узел. Сложную операцию по удалению желудка Юдин делал за сорок - сорок пять минут, полным людям несколько дольше. Это был верх мастерства!

А у другого хирурга пальцы как сардельки, но не менее чувствительны и виртуозны. Неважно также - мужские это руки или женские. В онкогинекологии на Япеева из шести хирургов четверо - женщины, и все они - специалисты высочайшего уровня. За год в клинике на сорок коек делают до тысячи двести, иногда до полутора тысяч операций. Ещё двадцать лет назад их было раза в четыре меньше. Практически все здесь владеют высокой хирургической техникой, у каждого за плечами - богатейший опыт. Очень важно, считает заведующий отделением, что хирурги чувствуют себя самодостаточными, нет нездоровой конкуренции и есть условия для профессионального роста.

Когда-то после удаления матки приходилось дежурить до вечера: пронесёт - не пронесёт, не будет ли осложнений. Сегодня такие радикальные операции делают по две-три в день. В клинике на Япеева впервые в России выполнили расширенную лапароскопию рака шейки матки. Широко применять лапароскопическую технику оперирования начали за рубежом в восьмидесятые годы. Первым такую операцию провёл у нас в стране в 1992 году в одной из самарских больниц специалист, приглашённый из Соединённых Штатов, при участии российских хирургов. Четыре года спустя подобные операции стали делать здесь, на Япеева, полностью своими силами.

Это было не просто - уже сложившимся, успешно оперирующим специалистам как бы заново научиться делать операции методом, при котором руками нельзя дотронуться до органов больного и приходится манипулировать длинными инструментами через небольшое отверстие в брюшной полости. Учиться было не у кого. Перенимали опыт на ежегодных международных конгрессах и конференциях врачей в московском Институте акушерства и гинекологии. Энтузиаст современных методов лечения профессор Лейла Адомян и академик Галина Савельева обеспечивали телевизионную трансляцию операций иностранных специалистов. Ездившие на конгрессы врачи привозили оттуда видеозаписи.

Вскоре в Казани создали учебный центр по лапароскопии, который начал формировать свою фильмотеку. У Наиля Габитова уже скопилось много изученных им записей операций и пояснений на анг­лийском языке. Выпускник спецшколы, неплохо владеющий языком, он взялся за перевод. К тому времени, когда в Казань пригласили известного специалиста американского хирурга профессора из штата Джорджия Андрю Дота, Габитов уже хорошо владел предметом и с радостью согласился стать переводчиком гостя. Дело получило новый толчок с появлением фирмы «Эндомедиум», организованной хирургами Виктором Одинцовым (возглавившим впоследствии Ассоциацию эндохирургии Татарстана), Марселем Самигуллиным и инженером Александром Морошеком. Они вошли в республиканскую, а затем и в федеральную программу по созданию отечественного оборудования для выполнения лапароскопических операций. Став заведующим отделением, Габитов первым в республике внедрил лапароскопию в онкологию.

В клинику на Япеева поступают и молодые, и пожилые женщины, из районов республики и из Казани. Недуг не щадит никого. Онкологическая больница - место особое. Даже если у тебя была незначительная операция, трёх-четырёх дней, проведенных здесь, достаточно, чтобы задуматься о жизни, задуматься о смерти. Я это ощутила на себе. Выражение глаз некогда успешной бизнес-леди, которая после химиотерапии лежит сейчас на кровати напротив; печальный силуэт дочери, которая ночь просидела у кровати матери; загорелое беспомощное тело девушки, которую только что привезли на каталке из операционного зала… Это врезается в память.

В палате оживлённый разговор временами сменяется молчанием. Каждый молчит о своём, а говорят об одном и том же. О жизни. О том, что такие операции, которые делают здесь, на Западе стоят бешеных денег, что их успешность обес­печивается прежде всего высокой технологичностью, медицинской аппаратурой и хорошо организованной интенсивной медициной. А у нас всё держится прежде всего на людях - врачах, медсёстрах, санитарках - на их энтузиазме, профессионализме и доброте.

Слава Богу, у этих людей всё в порядке с душой и духом, руками и головой. Как хорошо, что они - не образы художественной литературы, а наши современники.