Николай Филиппович и его альбом для души

Журнал "Казань", № 4, 2013

В таких обычно хранили фотографические карточки,открытки с видами города или портреты любимого артиста, иногда - гербарий. Но этот альбом был особенный.

Внутри карандашные наброски отдельных домов Казани, садов и окрестностей, некоторые с применением чёрной туши.

Из общей череды выделялся один акварельный рисунок - церкви Святой Евдокии на нынешней улице Япеева, тогда она называлась Нижняя Фёдоровская (спуск на улицу Федоссевскую к реке Казанке).

Рядом с церковью мучительно долго реставрируют дом Горталова, в котором одно время проживало большое семейство Толстых. Отсюда молодой и безбородый Лев Николаевич отправлялся на занятия в императорский университет, но чаще всего прогуливал. Наверняка, Толстые по праздникам заходили в этот небольшой и уютный храм на церковные службы. И пусть будущий писатель запишет: «Однажды я был на Чёрном озере, готовился к экзаменам, зубрил катехизис и вдруг ясно понял, что всё это ложь», его протест против церкви ещё проходил скрытно, в душе. Кстати, в церкви Святой Евдокии 29 ноября 1881 года был крещён «русский американец», будущий художник Николай Фешин.

Было видно, что хозяин альбома - профессиональный рисовальщик, который хорошо владел разными техниками. Его внимание привлекали вовсе не приметные дома, а самые неказистые и даже развалины. Его имя - Николай Филиппович Калинин - известно в кругу наших краеведов. Он признанный археолог, один из первых, кто после революции углубился в старину казанскую, заглянув во времена ханов и Великих Булгар. Но рисунки в этом альбоме, скорее всего, были сделаны не для работы, а для души. Иначе они изобиловали бы чертежами, расчётами и зарисовками мест археологических раскопов. Николай Филиппович просто рисовал для себя - понравившиеся места. Вот Лядской сад, каким он был в 1927 году. Бронзового фонтана «Девушка с кувшином» нет, а на его месте торчит какая-то скучная труба. Вокруг аккуратный штакетник. На лавочке над книжкой склонился горожанин. Неужели «Капитал» Маркса? Или всё-таки лирика? Например, популярный тогда Иосиф Уткин?

Помню всё: и голос твой, и руки,
Каждый звук минувших помню дней!
В мягком свете грусти и разлуки
Прошлое дороже и видней.

На другом рисунке живописные развалины - полуобвалившаяся брандмауэрная стена, которую ставили между деревянными домами,- случись пожар, огонь не перекинется на соседнее строение. Дерево, бурьян и покосившаяся уборная во дворе. И сегодня, прогуливаясь по Тукаевской или Нариманова, ещё можно набрести на такую натуру.

Далее Кизическая слобода (место, которое потом приспособили под детский парк, позднее парк ДК химиков), на первом плане стоит татарка с коромыслом, а мужчина в кепке качает рычаг водонапорной башни, слева - абрис монастыря. В те годы разраставшийся город ещё только приглядывался к слободе, поэтому луга и камышовые озёра, среди которых любил побродить поэт-романтик восемнадцатого века Гавриил Каменев, сохранялись…

Перелистываем страницу. Ворота с башенками и будкой кассы у входа в цирк. Толпится народ, ближе к нам стоит в растерянности девушка в беретке, одетая в стиле 1925 года, когда был сделан рисунок. Этот цирк стоял на улице Чернышевского у входа в «Чёрное озеро» (теперь на том месте автостоянка). На старой открытке вход в Госцирк выглядит иначе, может быть, художник просто выбрал другой ракурс?

Непонятно, чем привлёк Калинина дом № 16 на Покровской улице (ныне Карла Маркса, ближе к Кремлю), с такой авторской припиской: «за последние 10 лет принадлежал Егоровой О. П., Смоленцеву, Щетинкину, ныне Коммунхозу». Этот трёхэтажный дом с въездной аркой он изобразил не с фасада, а со двора. Автор тщательно переносит на бумагу даже трещины по стене и сколы штукатурки, зарисовывает лужицу во дворике.

Судя по рисункам, Николай Филиппович исходил всю Казань вдоль и поперёк, забредал он и на кладбище. Так, на Арском погосте зарисовал надгробие меж трёх берёзок некоего Клавдия Андреевича Данненберга.

Из очерка краеведа Аллы Гарзавиной о Карле Фуксе узнаём, что «Клавдий Данненберг был человеком разносторонне одарённым - и художником, и музыкантом, и поэтом. Он помещал свои произведения в «Северном созвездии» - студенческом рукописном журнале 1838-1839 годов. Карлу Фёдоровичу Фуксу понравились его зарисовки развалин Булгара, куда Данненберг ездил с Николаем Второвым осенью 1838 года». Теперь всё становится понятным.

Среди прочих имеется рисунок тушью лихой русской тройки, везущей Пушкина к Пугачёвскому лагерю у речки Нокса (район Дербышек). Заметна имитация пушкинской манеры письма. А вот Николая Филипповича привлёк особняк с колоннами на нынешней Карла Маркса, напоминающий своими архитектурными формами дворянскую усадьбу. Может быть, у Троекурова из повести «Дубровский» была такая же?! Калинин запечатлевает здание и тут же поэтично прикрывает его ветвями ели и клёна, штрихами передаёт одичавший сад. Видно, как обвисли листья мальвины…

Когда в марте 1937 года Николай Калинин едет в командировку в Ленинград, то первым делом направляется к Пушкину на Мойку. Там делает зарисовки на обратной стороне Posta Karto (такие карточки с надписью на эсперанто были тогда в обращении на всей территории СССР) фасада, парадной лестницы в квартиру поэта, люстры, печи в гостиной. Такое вот он делает признание в любви к русскому поэту.

В Казани Николая Филипповича интересует простой одноэтажный домик, утонувший в кустах сирени за сломанным частоколом забора (похожие городские избушки ещё стоят на улице Хади Атласи (недавно - Кирпичнозаводская, а до революции Тургеневская). Переносит он также на бумагу приглянувшиеся ему глухие ворота и брошенное хозяевами бревенчатое строение с заколоченными окнами. По всей видимости, Калинин не задавался целью фиксировать дома какой-то определённой улицы, систематизировать как-то объекты, он выбирал приглянувшиеся ему постройки по иным причинам. В развалинах и хибарках ведь тоже есть своя поэзия!
Сегодня от той Казани, которую в двадцатые годы прошлого века видел Калинин, остались лишь островки, которые смотрятся как-то неприкаянно в наше время хайтека из стеклобетона. Но если взять альбом в руки и пройтись с ним по улицам, то ещё можно отыскать несколько чудом уцелевших домов. Так, например, фасад конторы Суконной фабрики сильно изменился, однако благодаря сохранившимся окнам с каменными лепными наличниками мы его можем отыскать на Петербургской улице напротив «Сулейман палас отеля». Та же церковь Святой Великомученицы Евдокии дошла до наших дней в своём первозданном виде. Сады Фуксовский, Лядской (Лецкого), Черноозёрский стоят по-прежнему на своих местах, только, конечно, благоустроены они сейчас иначе.

Также Калинин зарисовал орнаменты на фасадах собора Петра и Павла, 1-й мужской гимназии (1-е здание КАИ-КНИТУ) и дома Прибыткова в Адмиралтейской слободе. От последнего остался лишь карандашный фрагмент резного декора над окнами, а ещё рассказы старожилов, что в этот дом якобы заходил Александр Дюма по приглашению хозяина, когда осенью 1858 года он останавливался неподалёку в гостинице «Меркурий».

Небольшой альбом Николая Калинина из тридцати листов рассказывает нам, какой была Казань почти сто лет назад. У наших современников появилась редкая возможность взглянуть на неё глазами горожанина, который ходил по её улицам в двадцатые годы, заглядывал во дворики и через заборы. Он открывал свою кожаную папку с нарезанными листами ватмана, вынимал из пенала заточенный карандаш и, бросая на дом быстрый взгляд, рисовал «портреты» казанских домов.

Размышление над старой фотографией

У Николая Калинина на этой коллективной фотографии отрешённо романтический вид. Длинные волосы под Чернышевского, небольшие усики и просторная рубашка. Ему здесь чуть больше сорока лет. Стоит среди преподавателей и выпускников Казанской гимназии № 3, той самой, где у Софьи Вагнер учились Давид Бурлюк и Николай Фешин, когда здесь была художественная школа.

Фотография 1929 года (снимались на Проломной у Лихта), как это было принято в дореволюционных салонах, ещё наклеена на паспарту, однако уже видно, что фотобумага «похужела», вразнобой одеты ученики, что для старых гимназий недопустимо.

Приглядитесь к лицам, особенно девушек в первом ряду, какие они все разные! Взгляд, характер, настроение… Первая ученица в белом «жабо» удивлённо смотрит в объектив, она как будто бы заглядывает в будущее (а там репрессии, война, лишения), у её соседки «грусть светла», и вообще это лиричный образ курсистки из какого‑нибудь института благородных девиц. Из таких, как третья девушка, наверное, ответственные получались комсомолки! Она упряма и, возможно, даже жестока. Четвёртая - полностью отсутствует и погружена в какую-то думу. Может, безответная любовь? Пятая - смуглянка с узбекскими косичками по-детски напугана происходящим… Интересно, как сложилась их жизнь? Нам известна судьба только двоих с этого коллективного снимка. Самого Калинина и той, что сидит слева на стуле с фигурной спинкой - короткая стрижка, большой бант на блузке. Это двоюродная бабушка казанского краеведа, преподавателя и экскурсовода Александры Ревмировны Биряльцевой, прожившая 94 года! Как-то, перебирая её домашний архив, Биряльцева «узнала» на общей фотографии археолога Калинина, хотя в списке на заднике стоят только его имя и отчество (мало ли Николаев Филипповичей в Казани!), а в скобках - «географ». Скорее всего, археолог подрабатывал ещё и как учитель географии. Если сопоставить снимки - молодого Николая Филипповича и уже в возрасте, то сходство явное.

Александра Ревмировна, просмотрев альбом Калинина, обратилась к книге с ретро-открытками старой Казани, и помогла нам расшифровать сопроводительные надписи художника. Николай Филиппович подробно фиксировал адреса, где он зарисовывал дома, и указывал, кому они раньше принадлежали. Александра Биряльцева провела нас по калининской Казани двадцатых годов. Это была её виртуальная экскурсия.

Принесла она также из своей домашней библиотеки раритетную книгу Николая Калинина «Казань» издания 1955 года. Автор в духе своего времени, посвятил её трудящимся города.

- Его имя я услышала очень давно, в девяностые годы,- сказала Александра Ревмировна,- когда начала вести краеведческий кружок со школьниками.
Николай Филиппович также прививал любовь к своему городу у учащихся школы в кружке. Разрабатывая с ребятами маршруты по горьковским местам Казани, в 1928 году он написал письмо писателю, отправив тому план города с просьбой уточнить адреса…

Из Сорренто Алексей Максимович отвечал: «Кружку казанских краеведов. С искренним удовольствием исполняю Ваше желание, уважаемые товарищи, возвращаю план с моими объяснениями и прилагаю изображение моё. Вы, краеведы, по всей России работаете так прекрасно, что очень хотелось бы чем-то поблагодарить Вас от души. Не нуждаетесь ли Вы в каких‑либо снимках Италии? Сообщите, не медля вышлю. Не нужны ли мои книги? Желаю всем Вам доброго здоровья и успеха в трудах. А. Пешков».

В своей сопроводительной записке к плану Казани он отмечал, что «Булочная Деренкова,- первая, на М. Лядской, дверь - на площадь; товар из булочной в лавку Деренкова я носил через двор «Марусовки», задворками Панаевского сада». Местонахождение булочной и крендельной Василия Семёнова,- «угол Рыбнорядской и Проломной».

Поясню, что Малая Лядская - это часть современной улицы Горького, от её угла с улицей Галактионова до Пушкина. «Задворки Панаевского сада» находились на месте Дворца детского творчества имени Абдуллы Алиша. Ну, и Рыбнорядская с Проломной, это район «Кольца».

«Сила убедительности» старых стен

Реставрация старого здания, если только это не косметическая покраска фасада, вещь затратная и долгая. Специалисты, сверяясь со старинными фотографиями и чертежами, убирают поздние пристрой­ки‑искажения и возвращают дому первоначальный облик. Но это только внешняя сторона дела, а сколько работы ждёт реставраторов внутри?! Парадные двери, витражи на окнах, камины с картушами, паркет с инструктацией и т. д. Но ведь хочется, чтобы побыстрее и недорого!

Именно так и были снесены гостиница «Булгар», торговые ряды купца Зиганши Усманова на улице Московской, дом писателя Василия Аксёнова на Карла Маркса. Да, на их месте вскоре появились добротные дубликаты. То есть подлинники заменили копиями! Казалось бы, какая разница? Ведь домик был старенький, а теперь - новее нового. В своей брошюре «Спасская башня» Николай Калинин пишет:

«Различные архитектурные памятники прошлого имеют в себе необычную силу убедительности самым фактом своего существования на том месте, где они первоначально были сделаны, самыми формами своими переносить всякого вдумчивого человека в то отдалённое прошлое, когда они возникли. Анализ их заставляет живо почувствовать весь тот путь, который совершён в данном месте историей от момента возникновения этого вещественного предмета до момента настоящего.

Материально, пластически, в технике, ощутимо для наших органов чувств запечатлевается в нём вся эволюция прошлого: наблюдая, осязая руками детали этого памятника, мы видим, как менялся он, как, созданный из одних потребностей времени, постепенно изменялся и приспосабливался для нужд нового, пришедшего на смену старому. Тоже можно сказать и в отношении к тому памятнику, который избран предметом настоящего очерка.

Безмолвно (и бесполезно в представлении многих) возвышается Спасская башня на пути бесконечного потока людей, каждый день направляющегося в Казанский кремль и центральным учреждениям Татреспублики, казалось бы ненужная «игрушка» - превращается, при должной оценке, в величавого свидетеля 370‑летней истории, становится «вещественным доказательством», громадной эволюцией от воющей башни, охранявшей крепость, ворота, до помещения для электрического трансформатора, от церкви, предназначавшейся наивным человеком XVI века для «божественной» защиты города, до красноармейского клуба, находящегося теперь в её стенах…».

След Калинина на казанской земле

Родился Николай Филиппович 24 мая 1888 года в Саратове. Умер 16 июля 1959‑го в Казани. Вся его жизнь прошла в нашем городе. Окончив в 1910 году Казанский университет, он остался здесь на преподавательской работе. Учительствовал также в школах Царёвококшайска, Симбирска, Тетюшей, Мариуполя.

С 1924 года - целых двадцать лет! - Калинин заведовал историческим отделом в Центральном музее Татарии. Совместно с Михаилом Худяковым, автором «Очерков по истории Казанского ханства», организовывал первые после революции археологические экспедиции в Поволжье и Закамье. Особо его интересовали развалины Булгар. Калинин обследовал свыше ста шестидесяти булгарских археологических памятников. Им также были открыты стоянка первобытного человека у села Сухая река севернее Казани и ранее неизвестный Сюкеевский могильник III-V веков нашей эры. В 1947 году он защищает кандидатскую диссертацию «Древнейшее население Татарии», а в 1952 году публикует свой труд под названием «Казань», в котором пытается найти ответы на вопрос о том, как возник город. Материал для книги Калинин начал собирать ещё в 1925 году, когда совместно с профессором Виктором Фёдоровичем Смолиным проводил раскопки в Казанском кремле южнее башни Сююмбике. Здесь в нижних слоях была найдена булгарская керамика. Позднее на Кремлёвском холме археолог обнаружил деревянные конструкции, которые, по его мнению, представляли «части ограды ханского двора, стоявшего внутри Кремля, и части высокой дозорной башни, стоявшей у северо-западного угла этого двора… Ограда ханского двора рисуется, таким образом, крепостью в крепости, с прочными деревянными стенами и двумя высокими башнями».

Калинин считал, что Казань была основана местным населением и булгарскими феодалами. В XIII-XIV веках в бассейне реки Казанки возникли отдельные княжества со своими небольшими городами‑крепостями. Одно из таких позднебулгарских княжеств существовало на территории современной Казани ещё в XIII веке, задолго до образования Казанского ханства. Это подтверждают надписи на надгробных плитах, обнаруженных во дворе бывшей Архиерейской дачи, которая стоит на берегу Среднего Кабана.

Высказав своё мнение о времени основания Казани и аргументировав его, Николай Калинин сделал заметный шаг к получению более точного ответа на этот вопрос.

Записал Адель ХАИРОВ