Одна на двоих песня. Авторская

Заведующий кафедрой медицинской психологии КГМУ, директор Института исследований проблем психического здоровья профессор Владимир Менделевич в студенческие годы принимал активное участие в бардовском движении. Его бессменным творческим партнёром был Евгений Сахаров (впоследствии — врач-психиатр, заслуженный врач России и Татарстана, ушедший из жизни в 2018 году).

— Владимир Давыдович, добрый день! Расскажите, как возник ваш с Евгением Сахаровым творческий дуэт?

— C Женей Сахаровым мы вместе учились и дружили с первого класса восемнадцатой школы. Вместе пошли в Медицинский институт (он поступил на год позже), вместе пришли к бардовской песне — наверное, благодаря Володе Муравьёву и особой творческой атмосфере, которая сложилась в те годы в вузе. Сначала мы с Женей выступали порознь, но через некоторое время создали дуэт: поняли, что это для нас интереснее, да и окружающими воспринимается с большим вниманием. Стали выступать и делали это очень активно: началось всё с фестивалей первокурсников, а вскоре обком комсомола направил нас повышать боевой дух пограничников. С концертами объездили всю страну. Побывали в Средней Азии, на границе Туркменистана и Афганистана, проехали около пятнадцати застав и в каждой давали концерт, ночуя на этих заставах, а через какое-то время нас отправили на китайскую границу, в Хабаровский край…

— Какой у вас был репертуар?

— Нашими слушателями были молодые ребята (младше нас!), и, конечно, их интересовали весёлые песни. Мы пели песни патриотического звучания, так они тогда назывались. Бардовская песня — в чём-то интимная, и нам было важно внести в наши выступления нотки романтизма, нотки глубоких человеческих отношений, потому что бардовская песня предполагает именно такой подход.

— Вы исполняли чужие песни или свои были тоже?

— Свои песни мы писали только для внутреннего круга, например, исполняли смешные песни на днях рождения друзей. На сцене их точно нельзя было представить! На сцену мы выходили исключительно в ранге исполнителей, и лауреатства тоже завоёвывали как исполнители. Нам казалось, что нужно донести хорошую песню и её смысл до сердец слушателей, причём мы старались это делать по-особому, не так, как автор, и авторы не всегда соглашались с нашей трактовкой.

— В чём же была особенность вашего исполнения?

— У нас была исполнительская воля, мы часто ссылались на Станиславского, на наших концертах было много философии и искусствоведения, нам было важно завоевать любую аудиторию. Наверное, это нормально для выступающих; нам хотелось, чтобы даже те, кто скептически относятся к этим песням, поняли, что это не три аккорда, не тренькание на гитаре с расстроенными струнами… Нам было важно расшифровать и вытащить на поверхность глубинный смысл этих песен.

Евгений Сахаров и Владимир Менделевич

— Чьи песни вам нравились?

— Классика — Булат Окуджава, он не может не нравиться, хотя, несмотря на его особенные голос и поэзию, с моей точки зрения, он вообще никак не доносил смысл своих песен. Существуют исполнители, которые могут донести.

До сих пор самый любимый автор — московский биолог Владимир Туриянский, мы пели очень много его песен, это наш близкий друг. Мне очень нравятся Мищуки, но их песни сложно исполнять, потому что там нужно красивое музыкальное оформление. Они тоже — исполнители, свои песни они практически не пишут, но берут те стихи и выбирают те темы, которые нам нравятся. Сергей Никитин писал (и пишет!) много песен, которые нам подходили. Мы выбирали их исходя из того, какая песня подойдёт нам, то есть, чтобы звучала убедительно. Иногда меняли стихи, заменяли некоторые слова, потому что они не вязались с нашими представлениями, и мы не могли так говорить.

— А какая песня – самая любимая?

— И тогда, и сегодня — песня Владимира Туриянского «Мы никогда у сильных не просили, не жили в долг, не пели на заказ».

— Как развивалась ваша творческая деятельность?

— И в годы учёбы, и после неё было огромное количество фестивалей, в которых мы принимали участие. Они проходили по всей стране, будь то Тында, Хабаровск или Норильск. Нам нравилась атмосфера неформального общения, молодёжная тусовка…

А вот когда мы уже стали врачами, мне стало казаться, что статус врача и статус певца несовместимы, потому что врач — это всё-таки

серьёзный человек, который оказывает помощь в трудных жизненных обстоятельствах, а певец — развлекает. А уж когда мы стали преподавателями! Тот, кто обучает серьёзным вещам, и тот, кто выступает с песнями, не могли ужиться во мне. Я так и не смог найти внутри себя гармонию, и постепенно отошёл от концертной деятельности. Не выступаю уже много лет, лишь иногда на дружеских посиделках беру в руки гитару…

— Когда вы сами прекратили исполнительскую деятельность, Евгений продолжил её без вас?

— Да, его это очень интересовало. Он участвовал в фестивалях, учил молодёжь, сидел в жюри, ему это нравилось. А я считаю, что жизнь складывается из определённых этапов, это очевидно для всех, есть этап, в котором ты поднимаешься, это самое главное в жизни, потом этот этап завершается, и ты как бы ставишь точку. Я в этой сфере всё, что мог, сделал, и мне это перестало быть интересным, мне перестала быть интересна бардовская песня.

— В качестве исполнителя? А в качестве слушателя интерес остался?

— Конечно. Большинство записей, которые я слушаю, скажем, в машине, это бардовские песни.

— Какие исполнители сегодня в вашем плей-листе?

— Мищуков и Митяева я слушаю постоянно, Никитин пока как-то отошёл. Слушаю много того, что близко к бардовской песне, например, мне очень нравится Гребенщиков, его философия, его стихи. Продолжаю любить Розенбаума, несмотря на весь этот гламурный лоск, представителей старшего поколения бардов — Туриянского, Городницкого. Из нового поколения я мало кого знаю. Мне кажется, что бардовская песня сошла на нет, потому что она отражала определённое время, взаимоотношение государства и маленького человека. Жизненные ситуации поменялись, общество поменялось, и поменялась бардовская песня, она ушла больше

в поп-музыку, тех настоящих бардовских песен всё меньше и меньше. Я не осуждаю, просто констатирую факт…

Евгений Сахаров и Владимир Менделевич

— То есть выступить на большой сцене, провести большой концерт у вас больше нет желания?

— Нет, внутреннего желания абсолютно нет. Выступить ради чего? Ведь должен быть какой-то мотив у человека, донести какие-то идеи до человечества. Сегодня мне кажется, что эти идеи либо уже донесены, либо донести их уже невозможно. Хотя, конечно, с друзьями собираемся раз в год у кого-нибудь дома и проводим так называемый музыкальный вечер, где с большим удовольствием поём бардовские песни. А не так давно, несмотря на то, что я, казалось бы, прекратил эту деятельность, у меня появилось желание записать диск своих любимых песен. Это будет двадцать песен, которые мне кажутся моими, хотя их автор — не я.

Недавно я пересмотрел записи наших с Женей выступлений — и порадовался, какие серьёзные, хорошие темы нас тогда интересовали. Это и человеческие взаимоотношения, и психология маленького человека...

— За эти годы восприятие маленького человека в вашей голове изменилось?

— Нет, ничего не меняется в этой жизни. Маленький человек — это самое главное. Мне кажется, даже трагические казанские события, которые мы сегодня обсуждаем, это тоже вопрос изучения психологии маленького человека. О нём мало кто думает, о простом маленьком человеке, все думают какими-то глобальными лозунгами типа «патриотизм», «Родина», ещё что-то, а за этим забывается конкретный маленький человек. Бардовская песня, мне кажется, даёт возможность пробиться к пониманию этого простого маленького человека.

— Что волнует маленького человека сегодня?

— Несправедливость. Несправедливость человеческих отношений: на микроуровне — в отношениях с близкими, со случайными встречными, на макроуровне — с государством, с руководством, с начальником… На самом деле, человек не меняется с чеховских времён точно. Этот маленький человек мне очень интересен, поэтому мне интересны люди, которые ко мне приходят — только не как к барду, а как к врачу.

— Что же нужно сделать, чтобы маленькому человеку не так мучительно жилось?

— Сделать мир справедливее. Это, конечно, глобальная идея, она вряд ли достижима, хотя и можно двигаться в этом направлении. А пока это отчаяние, это уход внутрь.

Мне кажется, бардовская песня — это один из таких шлюзов, каналов, в которых эти люди, маленькие люди, я бы сказал даже «ущербные» с точки зрения социума, находят отдушину, способ справедливого мира. С помощью песен они решают свои психологические проблемы. Вообще все эти бардовские песни, попытки уйти в леса — это бегство, это уход от реальности. Бардовская песня всегда со стороны общества воспринималось как сборище сумасшедших: мол, какие-то совершенно никчёмные люди, в жизни не удавшиеся, собираются у этих костров, где их кусают комары, с утра до вечера бренькают песни, три аккорда, ни музыки, ни стихов… Но это была своего рода психологическая реабилитация, они чувствовали себя там людьми, там была демократия, были добрые отношения. Поэтому, учитывая, наше с Женей чувство справедливости повышенной сложности, уверен, что выбор бардовской песни был обусловлен и этим тоже.