«Всё тот же» Алексей Егоров

Читателям журнала «Казань» хорошо знаком наш постоянный автор Алексей Егоров, заведующий музеем‑квартирой Назиба Жиганова — его собственного деда. На страницах журнала Алексей не раз рассказывал и о дедушке — классике татарской музыки, и о родителях — оперной певице Светлане Жигановой и музыканте Германе Егорове, представлял собственную прозу, делился воспоминаниями о юности в стиле «рок» и «панк». Верность неформальным идеалам наш герой сохраняет и сегодня — чего стоит одно его выступление на предновогоднем концерте-презентации журнала «Казань» 

— И всё-таки, Лёша, почему рок и панк? Откуда они взялись в голове внука классика татарской музыки?

— Честно и коротко: чтобы девчонкам нравиться!
Рассусолить и поумничать: наготове история из детства.
Проживаем рядом с 3-й школой (нынче гимназией), и в начале каждого лета, в 70-е, в пору выпускных, ночь напролёт слушал «A Whiter Shade of Pale», «Nights in White Satin», «We Used To Know», «The House of the Rising Sun», «July Morning». Класса с 8-го сам стал играть в школьной рок-группе (когда на клавишах, когда на басу). Собственный выпускной провёл в джинсах и заношенной футболке и с бас-гитарой — играл на танцах.
Что касается панка... Это ведь, когда поперёк привычного? Так вот, лет в 5 стал петь — куплеты из «Гусарской баллады»:
Жил-был Анри Четвёртый,
Он славный был король.
Любил вино до чёрта,
Но трезв бывал порой!
Панков услышал году в 77‑м. По «Голосу». Папа слушал и внимание моё обратил: вот, мол, Алёша, новое направление в рок‑н‑ролле. Панк. Крутили The Clash и Sex Pistols. 
А так-то, с детства музыки всякой хватало. Дома — джаз на папиных пластинках, мамины распевки вживую (собственные и с учениками). У бабули репетиции и спектакли — в Оперном. У мамы уроки вокала и концерты — в Консе. И дедушкины симфонии в Стекляшке, в начале каждой осени…
Но я выбрал рок-н-ролл. Или он меня?

— А кто тебе дал послушать эту музыку? При этом дома…

— Слушали джаз. Классику. Из классики — в основном оперу. 
А я лет с 5-6-ти с утра до вечера проводил с бабушкой в театре. Оперном. Репертуар знал на­изусть. Любимая опера была «Кармен». 

Десятиклассник Алексей Егоров

Блюз, буги — это папины пластинки. И его же музицирование на фортепиано, правда, нечастое. 
Рок-н-ролл — выпускные вечера в 3-й школе. Каждое лето. Играли вживую, а я всю ночь слушал. 
Первое, что сыграл (рок‑н‑роль­ное), классе в шестом, битловская «Girl». 
Научил одноклассник. Женька. Мы с ним потом, класса с восьмого, играли в школьной группе. Названия у школьной группы не случилось. Зато составов было много. А я и с одноклассниками играл, и со старшеклассниками. И, да, играл на танцах не только у себя на выпускном, но и за год до того. У десятиклассников. Так что, дважды «выпускался».
И ещё, первое публичное выступление нашей школьной группы было… в Доме актёра! Декабрь 1976-го, играли «House of The Rising Sun». Так что, 20 декабря, у тебя на тусовке, прям-таки юбилейное выступление приключилось — 45 лет!
В 1985 году в Казань приезжал Юра Шевчук, пел у Серёжи Мурманского дома (на Комлева) и у Саши Нордена (в квартире на Ленина, бывшая квартира Лобачевского). Я был на этих квартирниках (у Нордена Шевчук пел 2 раза, и во второй раз больше было разговоров, чем песен, и ещё пели наши казанские, и Дима Жданов тоже — песни, которые потом стали репертуаром «НАНАНЫ»).
Эти квартирники, пожалуй, предопределили моё участие в «НАНАНЕ», ну и ещё, приезд в 1986-м в Казань рок-команд из Свердловска: «Агаты Кристи», «Наутилуса», «Урфин Джюса», «Чайфа».

— Как реагировал дедушка на твои увлечения? Слышал выступ­ления группы «НАНАНА»? А родители?

— «НАНАНА» случилась в конце 80-х. Деда уже не было. Не думаю, чтобы он как-то стал бы препятствовать. Ему «Jesus Christ Superstar» нравился. Да и творчеству препятствовать — это не про Жиганова. 
До «НАНАНЫ» я играл в университетской фолк-группе на гитаре и банджо, пел (мама с пением помогла); в Универе же — сыграл в джазовом трио (на басу), на фортепиано был Серёжа Челяев, а на барабанах кубинец Алехандро. Выступал в трио этом и с фолками на факультетском фестивале, потом на университетском и городском. Раз за лечфак мединститутовский выступить довелось. Барышня попросила. Такие дела. А в 79‑м, на практике археологической в Билярске, часа 3 пел под гитару для «местных». Они нас отбучкать прибыли, а вместо того песни пели и закорешились...
А дома? Дома поддерживали любое творчество. Я и сочинять пробовал. Аккомпанемент для стихов понравившихся. Дед, ко­гда прознал про то — предложил перевестись из Универа в Консу, на композиторский.
Насчёт «НАНАНЫ» мама переживала. Но переживала, полагаю, не из-за музыки, а в связи с сопутствующими обстоятельствами...

— А где Назиб Жиганов увидел фильм «Jesus Christ Superstar»?

— Он был членом Госкомитета по присуждению Ленинских и Государственных премий, и после заседаний в Доме кино показывали им буржуйские фильмы.
Вот на одном из таких сеансов и поглядел.
Был в восторге от увиденного (и музыки, и исполнения, и художественного решения). Впечатлил эпизод, как Иуду давят танками и — финал. 
Сказал: «Вот повесили человека на кресте и ушли. Бросили». За дословность не ручаюсь, но близко к тексту.
Он и меня на эти просмотры брал: я там поглядел «Кабаре» и «Весь этот джаз» Бобби Фосса.

«НАНАНА» на руинах Пассажа. Алексей Егоров, Дмитрий Жданов и Алмаз Бекбулатов. 1987

— Чем ты занимался после «НАНАНЫ»?

— «НАНАНА» приключилась, когда я трудился мэнээсом во Втором Советском отделе Гособъеди­нённого музея ТАССР. А следом — лектором-экскурсоводом Казанского филиала Центрального музея Ленина. Совмещал.
В девяносто первом настала другая жизнь. Длилась она два­дцать лет. С музыкой и культурой — не была сопряжена. Никак.
Всякое было. И хорошее. И не очень. 
В девяносто втором торговал трусами на улице Чернышевского у кинотеатра «Спутник».
Побывал в странах иных. Поначалу понравилось. Потом надоело. Дома лучше. 
Из неожиданного (отчасти) — десять лет судил любительский хоккей с шайбой. И даже провёл целый турнир среди любительских команд. 
Каким тогда был? Каким-каким? Молодым!

— С тех пор многие выросли и изменились, а ты?

— Никто не изменился. Просто не решаются раскрыться. Многие. Да и сам, порою. Казалось, чего проще? Крикни или прошепчи: «Я всё тот же!»
Хотя, случается, кто и вправду поменяться желает. Отсечь былое. Только такому не сбыться. Чуждое отринуть можно, а вот себя изменить — нет.

— Ты весь в татуировках, ко­гда они появились? Зачем? Что обозначают? Какая первая и любимая? 

— Татухи начал бить в начале нулевых у мастера Игоря Умерова. 
Зачем и что обозначают? Не знаю. Обозначают что-то… Но это не точно.
Честно и коротко: захотел!
Рассусолить и поумничать: мне легенды нравятся ирландские, очень. Особенно про Морриган и Кухулина. И сам стиль кельтский нравится. Может, оттуда картинки. Может, от того, что с самого детства дом полон был кошек да собак, потому и татухи с кошками и волками. Наверное.  
Первыми стали кошка с лирой и волчиха крылатая. Ещё есть дракон, волк с волчихой и Чеширский кот. Чешир от другого мастера — от Алёны Вахламовой. Любимые — все.

— У тебя такой нестандартный внешний вид. Как ты к нему пришёл? Как подбираешь гардероб?

— Нестандартный вид с детства. Есть фотка школьная. Наш 6 «Б». Все нарядные. Рубашки белые. Галстуки красные. А у меня рубашка серая, в «огурцах»... а на галстуке пионерском автографы одноклассников, на память... 
Иногда пластмассовый мир одерживал верх. Есть фотки, на которых я в пиджаке и с галстуком. Правда, на галстуке растения занятные или медведи озорничают. 
Коротко и честно: ношу, что нравится и что удобно. И чтобы особо не заморачиваться со стиркой‑глажкой. Не понимал и не понимаю до­рогое шмотьё. Рассусолить и поумничать: со шмотками, как и с татухами. Хочешь — делай! Нравится — носи! На потом — не бывает! Да, и не случается этого «потом»... 

— А всё же пластмассовый мир на тебя влияет? 

— Пластмассовый мир победил. Не прибавишь-не убавишь. Но победы и поражения обнуляются регулярно. Потому — никто не проиграл. Так что, ходит дурачок по миру, и ходить ему до скончания века.
Влияет ли пластмассовый мир? Разумеется! Порою — невыносимо, порою — стерпеть можно.
Но и постоянно поперёк жить — не бывает такого. Не сдюжить.
Помнить надо — пластмассовый мир вторичен. Макет — он и есть макет. Тень. А тень — пусть знает своё место.

— И чуточку подробнее о себе…

— Самому бы кто рассказал подробнее. Чем дольше живёшь, тем яснее становится, что жизнь — не линейна. Прям сплошной Тральфамадор. Всё и сразу. И всё длится. И не угадаешь часто, что важное, а что — не очень. Бывает, меняется местами. Сейчас, полагаю, всё важное. Но наиважнейшим из всех… из всего прожитого — детство. Что по мне, себя маленького от себя старенького не надо отделять. Держать за руку крепко. Сверять и сверяться. Советоваться. И не предавать.

— В твоей прозе много фантастических персонажей: Волчихи, Валькирии и другие. Откуда они?

— Сказки люблю. Поначалу — читали, потом уж сам. Про Серого Волка с Царевичем, про Гусей‑Лебедей, про Медведя Скырлы‑Скырлы, про Шурале и Су Анасы. Лет в 7 или в 8 подарили академические издания древнегреческих и древнеегипетских мифов. Позже узнал северную и кельтскую мифологию, сказы бажовские...
Тогда же, в детстве, любимым персонажем сказок стал Кощей Бессмертный. Классе во втором собственноручно вырезал из картона «костей» и пришпандорил на спортивный костюм (бабуля помогла пришивать), и маску из пластилина соорудил. Кощееву. В школе на Ёлке не оценили. А я и не огорчился. Кощея другие герои сменили: Марья Моревна, Алёна Премудрая, Серый Волк (разумеется, Волчиха!). Взрослел, и пришёл черёд Исиды, Иштар, Мары, Морриган, Фреи, Медной Горы Хозяйка...
Ещё полагаю, Театр причиной. Я ж с малых лет в театре. До школы, так вообще на весь день с бабулей уходил (пока папа с мамой на работе и подработках).
А в театре грань меж обыденным и сказочным зыбкая. Да и есть ли?
А ещё, скамейка у парадного. Из детства. На скамейке той, летними вечерами, всякие страшилки рассказывали. А чтоб сложилась история, верить надо. Обман или насмешка не годились... Да и по сей день не годятся…
Так что, Волчихи с Валькириями, они сызмальства. Они ж и до были, и после будут...