Былая Волга

Журнал "Казань", № 5, 2012

Издалека долго
Течёт река Волга,
Течёт река Волга-
Конца и края нет...

Лев Ошанин

Мой отец прожил всю жизнь на Волге, был истинным ценителем и знатоком старой Волги и ходивших по ней судов. Ему выпало счастье наблюдать расцвет волжского судостроения.

Маленьким отец возил меня в воскресенье на пристани,- это были наши чудесные путешествия к Волге. Мы садились на трамвай № 1. Ранней весной, в разлив, он ходил только до Петрушкина разъезда, а когда вода спадала, на «дальнее устье» - на саму Волгу и её главные причалы.

Уже с Петрушкина разъезда грудь наполнялась восхитительным свежим воздухом и ароматом реки. Детская душа ликовала, предвкушая любимую прогулку с отцом и интересные впечатления. С Пет­рушкина трамвай по дамбе поворачивал вдоль старого русла Казанки к Волге. На очень длинном пути он во весь дух катил без остановок, и в открытые окна врывалась упругая струя бодрящего речного ветерка. Справа, за Казанкой, проплывали длинные корпуса порохового завода с высокой водонапорной башней. Из трубы одного из корпусов вился ярко-рыжий дымок. Отец был химиком и объяснял, что это пары азотной кислоты.

В конце маршрута, где дамба поворачивала налево вдоль Волги, начинались причалы волжского речного порта,- двухэтажные дебаркадеры, зачаленные за берег. В дальнейшем многие из них использовались как плавучие рестораны.
Порт того времени и по сей день видится мне более поэтичным и ярким, чем нынешний речной вокзал с унылым бетонным пирсом. Да и судов в порту в то время было несравненно больше. До сих пор в памяти запах дымка от пароходов, смолы и дёгтя. Нам с отцом он казался восхитительным. В то время запах дыма никого не раздражал. А ведь в период перехода с парусного флота на паровой дымящие трубы пароходов вызывали яростный протест пассажиров. Сегодня вновь в борьбе за экологию дыму объявлен бой,- диалектическая спираль в действии.

Трамвай останавливается. Мы с папой выбираем у причалов дебаркадер с самым интересным пароходом. По пологому спуску стремимся к цели. Всходим по слегка вздрагивающим и поскрипывающим сходням на пристань. Сразу на галерею второго этажа, где можно гулять между кормой и носом. Вид оттуда замечательный. Чуть влево остров Маркиз, правее, вдали, Услонские горы, Верхний Услон, Печищи с огромной трубой заводика для обжига известняка.

По рассказам волжских старожилов, вся береговая полоса Волги от Верхнего Услона до Ключищ с огромными по площади посадками фруктовых деревьев была когда-то поместьем маркиза Паулуччи. Отсюда и название большого песчаного острова напротив пристаней - «Маркиз». Со временем сады раздробились, но на горе в Ключищах в моё время ещё были их остатки, приписанные к огородному техникуму.

В нашем путешествии самым интересным был приход парохода, его причаливание и отправление в рейс. Как заворожённый смотрел я на медленно маневрирующий у пристани пароход, слушал перекличку рабочих на берегу и матросов на палубе с толстыми канатами в руках, дожидался волнующего момента, когда палубы парохода близко-близко подходили к дебаркадеру, и можно было с расстояния метра всё разглядывать. Ну, просто рукой дотянуться можно…
Примерно в это же время нам с родителями посчастливилось пожить летом год или два в Верхнем Услоне у знакомых. Их квартира была в двухэтажном доме в первом ряду, прямо над пристанью «Верхний Услон». И вновь общие воспоминания с Германом Глебовичем Зайцевым. «Волгарь» - пароход-паром, как его называли, «перевоз». Этот пароход, хоть и швед, был для нас родным.

Отец говорил, что у шведов купили два одинаковых судна, второй назывался «Окарь». «Волгарь» - замечательное, превосходно спроектированное судно. Небольшое по размеру, оно имело просторную, прочную открытую деревянную палубу для провоза автомашин, гужевого транспорта и скота. Естественно, палубе «доставалось» как в части нагрузки, так и грязи. Поэтому она должна была быть исполнена с особой прочностью. Формы носа и кормы у «Волгаря» практически одинаковые. На носу и на корме полуутопленные в палубу закрытые пассажирские салоны с окошками. На крышах этих надстроек были маленькие открытые пассажирские палубы с сетчатыми перилами. На них вдоль ограждения и посередине стояли решётчатые скамьи со спинками. С основной палубы шли по два трапа - вниз в салон и наверх - на пассажирскую палубу. Посередине основной, грузовой палубы стояла небольшая надстройка со штурвальной рубкой, мостиком и трубой на крыше. Система гребных винтов была выполнена так, что паром мог разворачиваться вокруг своей оси почти на месте. Хотя был и руль поворота, как у всех пароходов.

На «Волгаре» был образцовый порядок: всё блистало чистотой, механизмы работали безотказно. График движения был настолько точен, что по причальному свистку «Волгаря» люди проверяли часы. Это была заслуга бессменной команды из опытных, добросовестных речников. Они и внешне так выглядели: опрятны, подтянуты. Особенно колоритным был капитан, пожилой, солидный, с большими слегка прокуренными усами. С такой командой плавание казалось безопасным и достойным красоты корабля.

В хорошую погоду мы размещались на «Волгаре» на носовой пассажирской палубе. На передней скамье я вставал на колени лицом по ходу парохода - «вперёдсмотрящим». Несмотря на восемьдесят прошедших с тех пор лет, отчётливо вижу набегающую желтоватую гладь реки и бегущую перед носом парохода тень на воде от якоря, подвешенного на носу. Конечно, это только немногое из впечатлений маленького мальчика. Главное - окружающий ландшафт. Только природа способна создавать такой ансамбль цветов. Песок и каменистый берег, вода и небо, разнообразных оттенков зелень на берегах, белые чайки и белые пароходы с белоснежными султанами пены.

Увы, ничто не вечно под луной. Году в тридцать первом - тридцать втором старую команду «Волгаря» сменил молодой коллектив. Дела «дали трещину и пошли на конус». Исчезли на судне прежний лоск, идеальная чистота. О точности графика движения вскоре совсем забыли. Что-то очень быстро менялось на волжских пароходах…

Однажды я из окна дома в Верхнем Услоне смотрел, как подходит из Казани «Волгарь», разворачивается к пристани. Его палуба была заполнена большим стадом овец. Раньше на пароходах при перевозе скота запрещались сигнальные свистки, чтобы не тревожить и без того напуганных рекой и кораблём животных. А тут вдруг с парома раздался обычный длинный причальный свисток. Баран на палубе со страхом рванулся к противоположному от берега борту, перепрыгнул через ограждение. Дальше всё случилось как в дурном сне. Все овцы, как по команде, ринулись сплошным потоком за бараном и исчезли за бортом. В считаные минуты палуба опустела. Ужасная трагедия.

Вскоре наш летний отдых переместился ниже Казани в село Ключищи, и наш любимый «Волгарь» выбыл из поля наблюдения. Мамина подруга предложила нам свободное помещение в мезонине её семейной дачи. Этот дом, построенный её отцом в Ключищах, расположен на середине спуска с горы, прямо под церковью. В то время это был крайний ряд домов с видом на Волгу. С балкона на мезонине открывался роскошный вид слева на Казань, справа до Матюшино и Шеланги.

Мы с мамой в первый раз приехали на эту дачу весной, сад огородного техникума был в цвету. Это впечатление я и попытался через восемьдесят лет изобразить на рисунке. Хотя шёл уже 1934 год, на рисунке окраску пароходов я сохранил первозданную - чёрный корпус, чёрная труба, белые надстройки,- и вернул этим время вспять на пятнадцать лет. Это пароход «Баянъ», при мне он ходил уже под названием «Михаил Калинин». Он двойник парохода «Витязь», впоследствии «III Интернационал», представленного в статье Германа Глебовича Зайцева. На другом рисунке изображён «Михаил Калинин» («Баянъ») вечером в огнях.

На этой даче вплоть до войны мы жили каждое лето. Незабываемое, волшебное время! Утром купались прямо под горой на каменистом берегу, затем на вёслах перебирались на ту сторону на широкий пляж. Он очень полого входил в воду, и идти по колено до хорошей глубины было далеко. Поэтому мы облюбовали берег повыше по течению, между яром и этим плёсом‑пляжем. Этот участок реки напротив Нижнего Услона был само очарование. Довольно крутой, невысокий обрыв спускался к реке тремя уступами-площадками. У самой воды влажная, неширокая полоса чистого песка быстро уходила в воду. Выше терраса с сухим песком, поросшая местами лопухами мать-и-мачехи. Затем уступ с шиповником, ранним летом весь усыпанный розовыми цветами. Ещё выше уже край заливных лугов до гористого Зелёного Бора и Борового Матюшина.
Но самым изумительным в этом месте было множество миниатюрных ключиков, бивших рядом друг от друга небольшими струйками кристально чистой и вкусной воды прямо из уступа берега. Струйки бежали к реке по проложенным ими известковым желобкам красноватого цвета. Отец объяснял это наличием в воде солей железа. Не весь поток умещался в этих ложах, и излишки воды растекались в обе стороны на сухой песок, намывая на нём причудливые узоры в виде ёлочных лапок. Вдоль реки, уже на луговой стороне, возвышались гигантские осокори под тридцать метров высотой с серебристой, переливающейся на солнце листвой. Эти великаны издавали на ветру немолчный шорох, спускавшийся откуда-то с большой высоты. Этот таинственный звук до сих пор стоит в моих ушах. Плавное величественное течение могучей реки, всплеск рыбы, монотонное жужжание насекомых, шорох стрекоз, аромат луговых трав дополняли очарование этого места.

Больно сознавать, что вся эта божественная красота безжалостно утоплена.

Летняя жизнь в Ключищах позволила мне, не без помощи отца, хорошо изучить проходившие мимо пароходы. Самыми любимыми были «волжские», бывшего общества «По Волге», близнецы «Михаил Калинин» и «III Интернационал».
«Михаил Калинин» ходил от Горького до Астрахани скорой линией, с голубой полосой на трубе, и был одним из лучших ходоков на Волге. «III Интернационал» - по поч­товой линии, и полоса на трубе у него была красная. У этого парохода по каким-то техническим причинам ход был меньше. Вторая пара пароходов-двойников - «Спартак» и «Володарский» («Великая княжна Татьяна» и «Великая княжна Ольга») бывшего общества «Самолётъ». Это величественные по архитектуре суда. И опять техническая «дискриминация» из-за скорости хода, «Спартак» - скорая линия, «Володарский» - почтовая.

В десятых годах со «Спартаком» приключилась любопытная история. Как-то в разлив он был заведён в заливчик. Со спадом воды корабль не вывели на глубокую воду, он сел на дно, а потом и вообще остался на сухом грунте. Со временем это могло привести к неисправимой деформации корпуса и потере парохода. Нашёлся энтузиаст, взявшийся за небольшую сумму стащить судно с мели. Он собрал бригаду умельцев, соорудившую деревянный помост, плавно спускавшийся до глубокой воды. Под ним был срыт и выровнен грунт, а уклон рассчитан так, чтобы судно не опрокинулось. Применив смазку и обеспечив необходимую тягу, пароход сдвинули до глубокой воды, не повредив корпуса. «Спартак» после этого успешно ходил до времён Большой Волги.

С не меньшей симпатией мы с папой относились и к более скромной по дизайну семье «самолётских» пароходов с именами русских писателей: «Тургенев», «Гончаров», «Грибоедов», «Лермонтов» и другие. Эти пароходы обладали своим уютным обликом, но не развивали большой скорости, и поэтому ходили по почтовой линии.

Все старые волжские суда, особенно сормовской постройки, имели выраженные черты своего пароходства. Уж сразу видно было, что этот корабль самолётский, а этот «По Волге». Каждый пароход имел свою неповторимую форму и красоту. При навыке издалека можно было определить не только общество, но и название парохода. И я с помощью отца с удовольствием освоил эту волгарскую азбуку.

А какие были у пароходов голоса! У каждого свой тембр парового свистка. Бодрый сильный аккорд в высоких тонах у «волжских», глуховатый, несколько однотонный у «самолётов»; сложная, сдержанная гармония в низких тонах у «русинских» - и таких звуковых комбинаций было множество. Волга будто постоянно переговаривалась. Сейчас огромные многопалубные теплоходы хотя и впечатляют размерами, но какие‑то они безликие. И их гудки - сирены на один лад.
Единство стиля каждого парка пароходов того времени и, вместе с этим, разнообразие от парохода к пароходу, удивительная красота и изящество их внешнего вида говорят о высокой культуре и таланте их создателей. Не случайно на берегах всей Волги люди так привычно любовались пароходами, ждали встречи с ними как со старыми друзьями, гордились их красотой и мощью.

Ходили в то время не только колёсные пароходы, но и винтовые дизельные теплоходы. У них был очень хороший ход, и некрасивыми их назвать было нельзя, но наша душа к ним почему-то не лежала.

Очень редко в моё время проходили по реке пароходы с задним колесом - заднеколёсные, с гребными колёсами за кормой. Мы их называли американскими. Раньше они относились к обществу «А. А. Зевеке». Красотой они не отличались, чистый конструктивизм. Интерес к ним на берегу был совершенно другой. Во-первых, они очень редко показывались, а всякое редкое явление уже интересно. К этому времени практически все колёсные пароходы уже имели усовершенствованную систему гребных колёс. Плицы - лопасти, загребающие воду,- закреплялись на ободе колеса шарнирно и могли поворачиваться в пределах определённого угла. Этот поворот обеспечивался специальным механизмом Моргана. В воду плицы входили без удара, сохранялось их вертикальное положение в период гребка, и положение на выходе из воды обеспечивало быстрый её слив. Это значительно уменьшало сопротивление колеса воде и снижало затрачиваемую на привод колеса мощность. У зад­неколёсных пароходов этот механизм конструктивно невыполним. Плицы, неподвижно закреплённые на ободе колеса, при выходе из воды поднимали большой её объём, почти до верха колеса. Образовывался мощный водопад, разгоняющий за пароходом огромную волну.

Для нас это и был второй интерес к этим пароходам. Попасть вовремя на этот кильватерный след с высокими волнами было мечтой мальчишек, большой редкостью и удачей. Мне такая удача выпала только однажды. Оказавшись во впадине между валами, кругом видишь только воду и небо. Следующий вал выбрасывает лодку высоко над уровнем реки, и она тут же стремительно скользит в новую впадину. Из-под тебя уходит опора, и хватаешься за что попало. Замирает дух. И вновь кругом вода и небо. И так много раз. Ощущение незабываемое. Эти пароходы даже в то время уже казались архаизмом.
Дивные лунные вечера на Волге под силу описать только Николаю Васильевичу Гоголю. Впереди, над дальними лесистыми холмами, висит яркий, резко очерченный, какой-то весомый диск луны. Вокруг тёмно‑си­нее бархатное небо с отдельными звёздами, что покрупнее. Более мелкие звёздочки не решаются конкурировать с сиянием полной луны. Прямо под луной, уже на суше противоположного берега, ощущается лунный свет. Где блеснёт светлый предмет, где озерцо. Пушистые кроны осокорей окружены контражурным ореолом. Песок в лунном свете имеет особый оттенок с чёрными тенями. Поблёскивают набегающие на песок волны. И сразу с берега, поперёк всей Волги, протянулась яркая, с серебристыми искорками, лунная дорожка. Много веков она приковывала восторженное внимание миллионов людей. Поверхность реки темнее неба, и по ней разбросаны огоньки. Белые и слегка желтоватые, рубиново-красные у судов, идущих вверх, изумрудно-зелёные - у идущих вниз. Вдали эти огоньки загадочно мерцают, вблизи горят ровно.

Движение судов вверх по реке замедленное отчасти из-за встречного течения, но в основном из-за полной загрузки барж и самоходок. Впечатление, что они стоят на месте. И только спустя какое-то время обнаруживается, что судно уже продвинулось вперёд. Темп движения вниз по реке, по правому берегу, совсем другой. И течение помогало, и грузовой транспорт двигался чаще порожняком. Особенно этот быстрый темп был заметен из окна нашей дачи, так как все суда проходили очень близко от берега. Как огромные светляки, сверкая огнями и яркими их отражениями в воде, проносились пассажирские пароходы. Иногда с судна доносилась музыка. Река напряжённо трудилась, но с берега вся эта панорама дышала миром и спокойствием.

Всех воспоминаний не описать. Осталось одно главное ощущение - счастливой поры доброй старой Волги. Волжское очарование моего детства закончилось в один июньский день. Было пасмурно. Неожиданно к нам на дачу приехал папа и сообщил, что началась война. Первым же речным трамвайчиком мы уехали в Казань.

Вновь в Ключищах мне привелось побывать уже после войны, студентом. Ещё была старая Волга. Хотелось показать наши заповедные места в Ключищах товарищу ещё по школе Юрию Васильеву. Мы переправились в Верхний Услон на пароме, а затем пешком прошли до Ключищ. Остановились на той же даче, где по-прежнему жила старая сторожиха тётя Наташа. Переночевав, утром мы взяли лодку у знакомых в деревне. Я сидел на вёслах, а Юра правил веслом‑кормовушкой. Когда мы приближались к фарватеру, мимо проходил буксир и вёл за собой связку пустых нефтеналивных барж. Нам показался эффектным вид на буксир с кормы с крутыми валами из-под его гребных колёс. У Юры был фотоаппарат, и он решил отснять этот вид. Так как до трассы буксира было ещё далеко, я спокойно развернул лодку кормой к буксиру, чтобы Юре было удобнее снимать. Стали ловить эффектный момент.

И тогда с нами приключилось событие, пережить которое я не пожелал бы никому. Какое-то ощущение - то ли тень, то ли звук, чувство опасности заставили меня обернуться. Совсем близко прямо на нас двигалась армада барж. Нос ближайшей нефтянки почти навис над нами. Я панически двумя вёслами развернул лодку кормой к барже. Через пару секунд скула баржи ударила в транец лодки и отшвырнула её носом вперёд на несколько метров. Это нас и спасло.
Перефразируя С. Я. Маршака о «двух мудрецах в одном тазу», про нас с Юрой можно было сказать: «Был не такой бы прочный таз, короче был бы мой рассказ». Мы очумело сидели в лодке, а мимо величественно проплывали высоченные красные борта пустых нефтянок. Кто-то увидел нас с палубы, и высоко сверху на нас вылилось кудрявое многоэтажное приветствие.

Страх пришёл потом, когда караван миновал нас, и вся армада уходила вдаль, медленно уменьшаясь. Эта «неприятность» случилась потому, что в этом месте русло Волги поворачивает влево. Пароход-буксир повторил изгиб реки, а баржи по инерции пошли по несколько другой дуге, и их путь пересёкся с нашей лодкой. На ту сторону Волги мы всё-таки перебрались, но сразу или потом, теперь уж я не помню.

Я опять на ключищенской горе. Впереди та же панорама, от Казани до Шеланги. Уже два-три года Большая Волга, но как изменился пейзаж! Красивая противоположная сторона с плёсом, заливными лугами, осокорями исчезла под водой. Пустынное водное пространство простиралось вплоть до лесистых холмов Зелёного Бора и Борового Матюшина.
Внимание привлекло интересное зрелище, к Казани двигались два судна: трёхпалубный теплоход новой постройки и параллельным с ним курсом один из моих любимых колёсных пароходов «Полководец Суворов» бывшего общества «По Волге». Когда-то я даже сделал чертёж этого судна. И теперь интересно было сравнить скорости хода двух кораблей. На первый взгляд, они шли вровень. Я, конечно, болел за «Суворова». Порой казалось, что он обгоняет. Но это был обман зрения: винтовой теплоход имеет ход чуть больше. Однако колёснику и его паровой машине уже порядка семидесяти годков, а винтовой совсем молодой. Разница же в скорости была очень незначительна, и я обрадовался, что любимый ветеран выглядел достойно. Этот драматический эпизод я запечатлел на фотоплёнку.

Я по-прежнему преданно люблю Волгу. Пусть теперь иную. Мои дети и внуки знают её только такой, обожают её, живут с нею интересной и счастливой жизнью. А мне хотелось рассказать о другой реке, о другом времени. Хотя все времена по-своему хороши. И пока Волга не заросла тиной, лунная дорожка на ней будет приводить в восторг каждого, кто в ясную летнюю ночь любит выйти на берег, послушать голос реки, подышать её ароматным влажным ветром.