Голубочек мой почтовый

Журнал "Казань", № 5, 2015

8 февраля 1942 года

убит в бою на Смоленщине

Когда Ирек Абдреев стал всерьёз подрастать, с сестрой папы тётей Аминой что‑то случилось - в его нечастые приезды в небольшой домик прадедов на горе в Старом Шаймурзино тётка, встретив на пороге, подолгу смотрела ему в глаза, трогала лицо, будто видела впервые, и заливалась слезами: «Похож как»,- закрывала лицо руками и уходила надолго.

Ирек, конечно, жалел тётю. Но чем он мог ей помочь? Как все мальчишки тогда, он болел техникой, в первом классе элементарно ремонтировал велосипеды, в седьмом собрал детекторный приёмник, играл в футбол вместе с будущим членом сборной СССР Виктором Колотовым из посёлка Беляевское. Если честно, то было не до тётиных слёз.

Семья удивлялась - Ирек рос просто копией своего дяди Зиганши. Его единственная фотография 1940 года свято хранилась в семейном альбоме. На ней Зиганша Абдреев на красивом стуле в фотоателье села Большие Кайбицы Будённовского района Татарии. Ему двадцать пять, он в форме начальника райконторы связи, и поэтому с газетой в руках - руководитель местного масштаба. Райконторой связи тогда называли районное почтовое отделение, место стратегическое - телефон и телеграф были только там, плюс вся почта и пресса. Зиганша единственный в районе знал коды секретно‑шифровального отдела правительственной связи, и посему был человек государственный. Почта у него работала шесть часов в день, телефон, телеграф и радиоузел - круглосуточно. Хозяйство в райконторе Зиганши немалое: столбы, провода, аппаратура, сорок шесть человек в подчинении в Кайбицах и сельсоветах - телеграфисты, телефонистки, морзисты, техники, рабочие верховые для работы на телеграфных столбах, низовые, почтальоны, колхозные письмоносцы, телеграммные доставщики, возчики‑извозчики, конюхи. И, конечно, транспорт - развозить почту конно‑почтовой станции - верховые лошади и подводы. Почта из Кайбиц в сельсоветы доставлялась шесть дней в неделю, телеграммы - беспрерывно. Зиганша человек образованный, пишет без ошибок по‑татарски и по‑русски, почерк точёный. И сам такой же - рост сто восемьдесят пять, выправка военная, талия тонкая, плечи - сажень. Но негрозный начальник - глаза добрые‑добрые, с мечтой. В семье он старший из пятерых.

Приказом центра 29 июня 1941 года все работники линейно‑технических узлов связи Татарстана, кроме женщин‑бухгалтеров и счетоводов, переводились на казарменное положение, объезд линий усилился, охрана узлов связи тоже. Зиганша Абдреев организовал всё это и отрапортовал в Казань. Бронь с себя он снял 23 июня 1941 года, в августе добровольцем ушёл на войну. В ноябре семья получила извещение на шершавой серой бумажке: старший лейтенант, политрук Зиганша Шакирзянович Абдреев пропал без вести на фронте в Вяземском районе Смоленской области.

С того дня десяток лет по два раза в год младших братьев Зиганши Габдрахмана и Ахметгарея вызывали в НКВД давать свежие показания о брате, нет ли вестей от него. Вестей не было. На семьи пропадавших на фронте без вести падала двойная беда - в глаза не говорили, но, куда же деться, в СССР таких бойцов считали то ли убитыми, то ли взятыми в плен, а может быть, и убежавшими к врагу. Нет точных данных - думай что хочешь. Сталин ведь не зря сказал, что в СССР нет пленных, есть изменники Родины. Да тут ещё таскают в НКВД. Пенсий таким семьям по потере кормильца не полагалось, жили как проклятые. 9 мая 1945 года в деревне люди пировали, пели под гармонь. А в домах погибших - слёзы. И в доме Абдреевых плакали сёстры Шамси и Амина, молились, читали вслух Коран - его они с детства, как папа, бабушка, дед и прадед, знали на память. Папа Шакирзян каждое утро пятерым своим маленьким детям давал выучить всего одну суру. Так они и не заметили, что знают весь Коран. И теперь сёстры горько плакали, обращаясь в молитве к Аллаху, потом и к старшему брату Зиганше: «Где ты, наш братец любимый, откликнись! Голубок наш почтовый, пришли весточку своим сестрёнкам в родимый дом!» Не было весточки. Только Ирек рос, мужал - вылитый Зиганша. А тётки говорили: «Неспроста».

Отец Ирека Габдрахман Шакирович прослужил войну в Москве в Кремлёвском полку. Там контрразведка не шутила, насчёт брата пытали и так, и эдак. Засели у Габдрахмана в уме обидные вопросы. Он точно знал, что его старший брат, гордость семьи, комсомольский вожак района, не мог быть предателем Родины. Но как это доказать?

В 1946 году Габдрахман демобилизовался, вернулся домой и начал поиски брата. Расспрашивал людей, узнавал, кого призвали в армию в те дни вместе с Зиганшой, кто был в эшелоне, что увёз Зиганшу из Юдино в Смоленск, кто вернулся, ездил по адресам.

Долгие эти пути привели Габдрахмана в казанский дом инвалидов. Там без рук и ног доживал вернувшийся из немецкого плена солдат. Он рассказал, что в октябре 1941 года служил в 32‑й армии Резервного фронта под Вязьмой шофером на ППС - полевой почтовой станции, возил фронтовую почту. Начальником у него был старший лейтенант политрук Зиганша Абдреев. В начале октября, спасаясь от окружения, армия спешно и беспорядочно отступала. Приказ запоздал. Грузились срочно. Лейтенант Абдреев снарядил колонну почтовых грузовиков, выше бортов набил самым ценным для него - письмами бойцов 32‑й армии, написанными в последние несколько дней. Немцы неделю назад начали наступление в направлении Вязьмы, и из‑за штабной неразберихи Зиганша до сих пор не отправил эти письма в тыл, что для него, профессионала‑связиста, было недопустимо - делом чести и прямым служебным долгом считал доставку корреспонденции в срок и точно по адресам. Грузились долго.

За два месяца на фронте Зиганша ещё толком не освоился, но всё равно почувствовал дней десять назад неладное. Потери, угрюмые командиры, нервные штабисты, суета на дорогах и гул, не проходящий гул близких боёв со всех сторон. Где сейчас линия фронта?

Колонну в первой машине вёл заместитель Зиганши. Сам он как командир сел в последний грузовик, так удобнее следить за движением. Дороги на Вязьму, запруженные отступавшими войсками и беженцами, под осенним дождём давно раскисли. Продвигались медленно. Пошёл мокрый снег. На одном из перекрёстков на дорогу справа не­ожи­данно выскочили немецкие танки, в упор расстреляли всех оказавшихся тут. Первые машины ППС спаслись, погибла последняя. Снаряд попал в кабину грузовика с той стороны, где сидел старший лейтенант Абдреев.

Больше человеческий обрубок из казанского дома инвалидов ничего рассказать не мог, хотя именно он был за рулём машины командира. Во время взрыва шофёр потерял сознание и очнулся в немецком госпитале. Потом пять лет немецкого лагеря военнопленных и удача после победы - как полного ампутанта его не загребли на пятнадцать лет в советский концлагерь, а наградили титулом изменника Родины и направили в дом старости. Ветераном и инвалидом войны своя страна его не признала. Этот человек сказал Габдрахману, что Зиганшу, видимо, разорвало - танк стрелял по машине в упор.

Что это за тридцать вторая армия? Где её следы? Габдрахман пытался искать официальные документы, но везде, в архивах, военкоматах, в старых газетах натыкался на глухую стену, будто не было вовсе такой армии. За много лет он больше ничего не смог узнать о старшем брате, и мгновенно умер в 1982 году, не успел дать сыну наказ искать Зиганшу.

А Ирек и сам знал, что теперь его очередь, зря что ли он - дядина копия. В восьмидесятые годы через КГБ проверил списки советских военнопленных в Германии, дяди Зиганши там не нашёл. Значит, погиб. Где? Похоронен ли? Не за что уцепиться. Архивы засекречены. Маршалы Жуков, Конев, Рокоссовский в своих мемуарах упомянули о Вязьме 1941 года вскользь, в основном попрекая друг друга. Они были под Вязьмой и знали всё, но - молчали.

Тётя Амина умерла в 2014 году. На её похоронах Ирек услышал о фронтовых письмах Зиганши. Как? Разве были письма?

В 1996 году орденоносному дяде Ахметгарею Абдрееву в деревню позвонила из Казани незнакомая женщина. Тридцать два года Ахметгарей Шакирзянович был председателем колхоза имени XXII партсъезда Дрожжановского района, найти его номер телефона было просто, звонили ему постоянно. Не любил он чужих звонков,- больно уж отвлекали от работы. Но, поговорив три минуты с этой женщиной, Ахметгарей с сыном кинулись в машину, помчались в Казань. Там их ждала Рахима, подруга и любовь Зиганши. В семье её знала только Амина.

Пока с дороги Абдреевы пили чай, Рахима Шакировна вспоминала, как в сентябре 1940 года она, буинская девушка, студентка‑заочница третьего курса казанского пединститута, приехала учительницей в Кайбицы. Конечно, Зиганша её сразу приметил. Пропустишь ли такую красавицу! Их роман был по тем временам недолгий, чуть меньше года. А многие ходили до свадьбы и по три‑четыре, по‑комсомольски пожимали на прощанье руки после свиданий и расходились по домам. Так было принято.

Женщина достала из большого бумажного конверта ветхие листки, исписанные ровным крупным почерком Зиганши. Знала каждую строчку наизусть.

- Зиганша сделал мне предложение одиннадцатого апреля 1941 года. Я, хотя и очень была влюб­лена, просила подождать окончания моего института, всего год. Ведь если будет ребёнок, как учиться дальше? Он расстроился, но согласился. В конце июня я с подругой собралась в Казань. Зиганша на почтовой лошади поехал проводить нас до станции Тюрлема. Ехали не спеша целую ночь, и всю дорогу вокруг пели соловьи. И душа моя тоже пела,- как это мне повстречался такой парень? Расстались у поезда в пять утра, договорились, что сдам экзамены и вернусь на всё лето в Кайбицы. Зиганша меня прямо на перроне поцеловал. Пока ехала в поезде, столько было мечтаний в моей голове! Его поцелуй был ещё на моих губах. На вокзале в Казани узнали, что рано утром началась вой­на.

Зиганша жил в Кайбицах с сестрёнкой Аминой, забрал её из деревни после смерти матери. У него была бронь. А он написал 23 июня заявление добровольцем идти на фронт. И сразу мне написал об этом. Видимо, очень нервничал,- его первое письмо написано по‑русски. Потом уж были на татарском.

«23 июня 1941 года. Привет Рая!

Как известно, Германские фашисты напали на Советский Союз и советское правительство объявило мобилизацию. Это подлое нападение ворвавшихся врагов прогрессивного человечества вызвало глубокое возмущение всего советского народа. Переживая презрение по отношению к агрессорам и врагам мира, заявляю тебе дорогая, что я готов в любую минуту к защите социалистической родины. Это обстоятельство может быть изолирует нас на определённый период, то есть до окончательного разгрома бандитов с большой дороги, но не может служить причиной, которая бы препятствовала тому, чтобы мы после этого не были бы вместе. Однако этот факт может у тебя вызвать некоторую неопределённость. Поэтому если буду призван в ряды героической Красной армии, прошу не отказываться от нашей дружбы, морально поддерживать меня, укрепляя у меня силу и уверенность в победе и возвращении обратно таким же, каким есть сейчас. Поскольку создалась такая обстановка, не могу даже сказать, что я останусь непризванным. Но одно только известно, что если поеду через Казань, остановлюсь обязательно у тебя. Поговорим лично. И известно также то, что пока буду жить, я не забуду тебя родная, ибо ты моя жизнь, ты моё счастье.

Рая, пиши дорогая, как пережила данный факт, какое твоё настроение, как можешь ждать меня, если я буду призван в РККА. Не буду задавать вопросы, пиши обо всём сама и подробно. Какого числа и в какой час могу вызвать тебя к телефону? С нетерпением ожидаю ответа. Крепко жму твою руку, целую - Яша. 23.6 / 41 года».

- Через три дня я приехала в Кайбицы. Зиганша опять заговорил о свадьбе. Но ведь никто не знал дня, когда его отправят на фронт. Какая свадьба? Соберём гостей, а его уже призвали… Я сказала, что скоро вернётся с войны, отпразднуем сразу и победу, и свадьбу. Думали, что месяц‑два, ну, полгода, и фашистов разгромят. Кто же знал… Я только всё время думала, что же скажу ему, когда буду провожать. Много слов перебрала, и всё не нравились. И не пришлось ему это главное сказать,- на несколько дней уехала в Буинск, и его как раз одиннадцатого июля вызвали в Казань. Не проводила я его на войну, Амина проводила. Пока он был в Казани, мы каждый день прощались по телефону. Правда, очень плохо было слышно.

«12 июля 1941 года. Вязовые. Здравствуй, дорогая моя Рахима?! Пламенный привет тебе, мой милый друг! Я жив, настроение бодрое. 11 / 7 вышел из Кайбиц в 8 вечера, 12 / 7 в 5 утра дошли до Вязовой. Говорили, что пригородный поезд отъедет в 5.40 минут, но оказалось неправдой. Завтра утром только в 4.36 поедет. Так что мы опоздали на поезд. Пишу из Казани. Думал, что поездов нет. Но вот остановился товарный поезд с переселенцами, с ним поехал в Юдино. В Юдино пересел на пригородный поезд и доехал. Про это я тебе уже говорил по телефону, подробно об этом не буду писать. Сегодня ещё неизвестно, когда я уеду. Сегодня вот все сидели в кабинете начальника управления и слушали его «сказки». Меня приняли по‑дружески. Между прочим, как они говорят, у меня всё должно быть очень хорошо. Под моим руководством будет ещё 3 - 4 начальника райконтор. Работа намечается очень ответственная. Эшелон, видимо, будет большим. Похоже, что они меня обманули, вызвали пораньше, чем военкомат. В Казани ничего интересного, работают кино, театры. Сегодня думаю пойти и посмотреть что‑нибудь.

Ну, Рахима, на этом заканчиваю письмо. Перед отъездом не смог тебя увидеть. Может, в Казани пробудем дольше, и ты приедешь. Пока ещё можно встретиться. Вот я однажды вернусь, и с радостью мы будем вместе. До свидания, дорогая. Ты цветок моей жизни, всё моё желание: живи и, пожалуйста, не забывай меня. До свидания, родная, жму руки, целую - Яша».

«25 июля 1941 г., Казань, Адмиралтейская слобода.

Рахима, пламенный привет тебе от меня! Сам жив, здоров, тебе того же желаю. Рахима, вчера по телефону тебя было очень плохо слышно, и поэтому не все слова твои понял. Как у тебя дела, как проводишь дни, дорогая? Интересно ли в Буинске? Гуляете ли по лесу, ходите ли в кино? Всё время вспоминаю о тех временах, когда мы гуляли с тобой, как я у вас бывал в гостях. Вспоминаю события, которые происходили с нами в Буинске. Я очень по вас скучаю, хочу увидеться с тобой, я бы всё сделал для одной нашей встречи. Вспоминаю, как ты приехала из Казани в Кайбицы (25.06) и как мы встретились. Всё это вспоминаю и сижу, перестав писать письмо. Если бы мы сразу договорились о твоём приезде в Казань, ты бы приехала, и мы бы с тобой смогли встретиться, провели бы несколько дней вместе. Сейчас я боюсь тебя звать в Казань. Ты приедешь, а нас отправят на фронт,- это было бы очень тяжело. Если будет возможность уточнить, когда уедем, я сообщу тебе по телефону. Если удастся, может, приедешь? Если с тобой увижусь, для меня это будет большим счастьем.

Ладно, дорогая Рахима, пожелай скорейшего возвращения. Возвратившись живым‑здоровым, хочу быть с тобой. Целую несколько раз,- Яша.

Сфотографироваться не смог пока. Скоро, сегодня или завтра, постараюсь».

- Седьмого августа он позвонил последний раз, не знал, что ночью их эшелон уйдет. Его письмо добралось до Буинска через неделю.

«7 августа 1941 года. Казань.

Здравствуй, Рахима?! Привет тебе долгожданный и прощальный! После разговора с тобой по телефону получил приказ об отправке, се­го­дня ночью уезжаем. С этим письмом посылаю тебе своё фото, хотя оно получилось плохого качества, но можно иногда смотреть и вспоминать меня. Желаю наилучших успехов в твоей жизни. Пожелай и ты скорейшей встречи. Пока не получишь от меня письмо, не пиши. До свидания, дорогая! Неоднократно целую. Яша».

«11.8.41 г. Здравствуй, Рахима?! Привет тебе долгожданный!

Мы вчера в девять вечера прибыли в Москву. В ночь с 10 на 11 августа своими глазами видели, как самолёты фашистов бомбили Москву. В 4 - 5 местах вспыхнул пожар, но всё успели потушить. Зенитные батареи их погнали. Сегодня в 14.00 мы выехали из Москвы. Едем в Смоленском направлении. Через несколько часов уже будем в Смоленске. Поезд нигде не останавливается. Вот сейчас за столько времени поезд сделал первую остановку, я решил воспользоваться моментом и написать тебе письмо. Моё настроение и самочувствие замечательное.

Не успел до конца написать сейчас, когда ещё остановится поезд, закончу своё письмо.

Вот так, Рахима, едем в самое ответственное место на фронте. Из Казани я тебе послал письмо в Кайбицы со своим фото до востребования. Наверное, это письмо получила. Из Юдино дал телеграмму в Буинск об отправке нас из Юдино, которую тоже, наверное, получила. На этом заканчиваю своё письмо. Желаю скорейшего нашего возвращения. Долгожданный привет, целую - Яша.

Султану и Марьям, Садыку и Марьям привет! Зиятдинову и Хажару привет. До скорого свидания».

- Потом уже весточки были из его части, наверное, из Смоленской области,- там шли тяжёлые бои, я боялась слушать радио. Не все письма Зиганши доходили, были и с вырезанными кусками. И мои к нему пришли не все.

«6 / 9 41 г. Здравствуй, Рахима?! Привет тебе долгожданный! Сам жив, здоров, тебе того же желаю.

Мы прибыли на место. Приступили к своей работе. Сейчас живём ничего. У меня новостей пока нет. Конечно, есть о чём говорить, но об этом поговорим потом, после того, как я приеду. Ты, наверное, приехала в Кайбицы, напиши обо всём и пришли мне письмо. Может быть, мне лучше писать на почту до востребования? В Кайбицах преподаёшь? В письме напиши обо всех новостях. До скорого свидания. Пиши письма по адресу: Действующая Красная Армия. Полевая почтовая станция № 571, База «АЛ», Яше».

«17 сентября 1941 года. Здравствуй, дорогая моя Рахима?! Долгожданный привет тебе от меня. Твоё письмо от 3.9.41 г. я получил се­го­дня и сразу же стал писать ответ. Но что писать тебе? Хочу тебя увидеть, очень соскучился. У нас дни проходят как обычно. Каждый день дождь, совсем наступила осень. Я жив, здоров, особых новостей нет. Как у вас проходят дни? И за нас гуляйте. Пишешь, что сидишь с Ханифой, да? Передай привет от меня Садыковой, Султану, Марьям и Зиятдиновым. От мужа Шамсии (сестрёнка Шамсия) уже два месяца нет писем. Он младший лейтенант, был призван 23.6.41 года.

Рахима, в прошлом письме я тебе писал о том, что комиссар заставил меня плясать за твоё письмо. Сейчас он сидит рядом со мной и посылает тебе свои строчки. Извини за то, что мы иногда читаем твои письма вместе. Он знает, что ты мой близкий друг. Рассматриваем вместе твоё фото. Мы с ним подружились. Он тоже татарин, служим вместе. Передаёт тебе привет. Поэтому в следующем письме придётся написать привет и ему. Его подружка нас проводила из Казани, ты, к сожалению, не смогла меня проводить. Поэтому, надеюсь, ты нас встретишь. Ладно, напиши скорее ответ. С приветом Яша».

«30 сентября 1941 года. Здравствуй, дорогая моя Рахима?! Пламенный привет тебе от меня.

Рахима, давно я не получал от тебя писем. Вот, надумал тебе сегодня написать. Рахима, я последние дни болел, сейчас уже поправляюсь. Но се­го­дня опять себя плохо чувствую. Дни проходят, погода дождливая, уже начинаются морозы, грустная погода. Рахима, из‑за высокой температуры долгое время не мог писать письмо. Почему ты не пишешь? Или твои письма затерялись по дороге? Отсюда письма идут хорошо. Из тыла в два раза дольше идут. В Москве, кажется, долго лежат, потом отправляют оттуда в ППС. В общем, задержка, говорят, в Москве. Когда до тебя дойдёт это письмо, вы уже начнёте учёбу. Напиши все свои новости. В прошлом письме я постарался ответить на все твои вопросы, надеюсь, всё поняла. Ладно, дорогая, моё здоровье не очень. Но надеюсь, скоро всё пройдёт. Рахима, дорогая, пиши, пожалуйста, мне почаще. Каждый день я жду твоего письма. Зиятдиновым, Марьям написал письмо, от них тоже нет вестей. Желаю тебе радости, счастья. Жму руку и целую, Яша».

«3 октября 1941 года. Действующая Армия

Здравствуй, дорогая моя Рахима?! Пламенный привет тебе от меня!

Письмо от 23.9.41 получил сегодня, но, почему‑то, написала мало. Я и вчера написал тебе письмо. Не думай о том, что это письмо странное, там всё правда. Письмо, которое ты получила 17.9.41, не помню, когда я написал. После этого письма ещё (до этого письма) ты должна была получить ещё три. Одно написано комиссаром.

[нет середины письма, видимо, военная цензура]

…говоря о здоровье, болел немного. Но болезнь прошла быстро, без осложнений».

- Вот и вся наша переписка. Сегодня пятьдесят пять лет, как Зиганша пешком ушёл из Кайбиц в Вязовые. Я решила отдать вам копии его писем, на всякий случай. Моим детям и внукам они не нужны.

- Рахима Шакировна ещё раз перелистала жёлтые листки, поцеловала каждый и положила назад в большой конверт.

Всю дорогу до Старого Шаймурзино Ахметгарея бил озноб.

Хотя вернулись ночью, он сразу направился в дом к Амине. Встревоженная сестра отворила дверь:

- Что, Ахметгарей? Что случилось?

Он протянул ей стопку ксерокопий. Амина бережно разложила листки на обеденном столе, долго с блаженной улыбкой стояла над ними, любуясь, чуть касаясь пальцами. Потом просветлённо молилась.

- Прислал братец весточку! Не зря просила… Откликнулся… Где ты лежишь, голубочек мой? Где крылья сложил? Покажи!

Письма она забрала себе:

- Зиганша - мой! После маминой смерти как меня мачеха мучила… Он один увидел мои слёзы и забрал к себе в Кайбицы. Конфеты мне покупал. И платье у меня было новое с оборкой. Рахима Бакаева красивая, учёная. Зиганша просто на крыльях вокруг неё летал. Она дома у нас плакала, когда он в Казань ушёл на войну. Они же не простились. Я одна его на войну провожала. Брат аттестат свой офицерский прислал на меня, я три месяца получала деньги и паёк. А потом…- она опять сложила лодочкой кисти у лица, прочитала несколько сур.

Ахметгарей тогда вспомнил единственное письмо с фронта от Зиганши брату Габдрахману на афганскую границу, тот служил там на заставе,- этот листок Габдрахман носил до последнего часа в партбилете. В нём, оказывается, было о Рахиме, да братья не знали…

«30.8.41 г. Здравствуй, Габдрахман?! Пламенный привет тебе от меня. Я 11 июля уехал из Кайбиц. Жениться не успел, подумаем об этом после возвращения - так ведь?! Жду твоего письма. Я жив. Мой адрес: Действующая Красная Армия. П. П. № 571. ВП. Б. Литер «АЛ».

Чуть свет Амина стояла в комнате Ахметгарея:

- Я читала всю ночь. Он в письме Рахиме сообщил, что выслал ей свою фотографию. Почему ты её не забрал?

- Я не знал о ней.

- Поезжай, забери, пожалуйста.

Снова дорога до Казани, чай у Рахимы на кухне.

- Ахметгарей, не покажу тебе эту фотографию. Она моя. Со мной уйдёт. Покойный супруг простит меня, мы добро прожили. И вы с Аминой простите.

Ахметгарей уехал, опять забыв спросить её фамилию по мужу.

После смерти тёти Амины Иреку Абдрееву попали в руки не ксерокопии, а сами письма. На них рукой Рахимы везде что‑то было дописано,- так возлюбленная Зиганши продолжала переписку с ним. В последней записи в 2002 году она прощалась с сестрёнкой Аминой,- оказывается, всю жизнь её так называла, хотя и не видела ни разу с 1941 года, и просила прощения за то, что шестьдесят лет не отдавала фотографию брата. Уходя на тяжёлую операцию, она послала Абдреевым письма и фотографию Зиганши. Больше вестей от неё не было.

До этого Ирек не раз думал, как же начать поиски дяди, с чего. И вдруг эти письма…

В письмах дяди Зиганши была подсказка, адрес: Действующая Красная Армия, полевая почтовая станция № 571, база «АЛ». За тридцать последних лет многое прояснилось. Интернет наполнился документами о войне, книгами, статьями, и о таинственной 32‑й армии, наконец, заговорили вслух. Хотя, опять не всё. Из Интернета удалось узнать, что, действительно, ППС № 571 относилась к штабу 32‑й Резервной армии. Что дальше?

Советом помог директор музея Великой Оте­че­ственной войны Республики Татарстан Михаил Валерьевич Черепанов. Оказывается, в войну 1941 - 1945 годов 32‑х армий было три! Гибла полностью, пропадала без вести одна,- создавали с новым знаменем вторую. И вторая гибла полностью. Создавали третью, наглухо закрыв информацию о предыдущих, растаявших в вечности.

32‑я армия Резервного фронта впервые была сформирована 16 июля 1941 года в составе Московского военного округа. В неё вошли 2‑я, 7‑я, 8‑я, 13‑я и 18‑я Московские дивизии народного ополчения (ДНО), артиллерийские и другие части, укомплектованные московскими добровольцами‑белобилетниками, по дивизии из каждого московского района. Бауманский район - 7‑я ДНО, Краснопресненский и Пролетарский - 8‑я ДНО, Ленинградский - 18‑я ДНО, Ростокинский и Свердловский районы - 13‑я ДНО, Сталинский - 2‑я ДНО. Все ополченцы не годились для армии по возрасту и здоровью, поэтому медосмотра не прошли. Уходили на фронт с близорукостью минус девять, с астмой и стенокардией, ополченец Борис Шабат был с протезом на уровне голени. Школьники, студенты, пожилые мужчины от шестнадцати до шестидесяти лет без колебаний отправлялись на строительство оборонительных сооружений Резервного фронта. Этим фронтом командовал лично Сталин, хотя формально командующим был Будённый. Не ладились дела у героя Гражданской Будённого,- сопротивляться стальным фашистам оказалось не шашкой срубать на скаку головы безусым российским юнкерам. Единства высшего командного состава армии не было,- командармы конкурировали перед Сталиным за место лучшего, подставляли друг друга, легко пуская при этом в расход тысячи, сотни тысяч бойцов. Просачиваются к нам только теперь истинные знания о той жуткой вой­не. Московским добровольцам, «роте писателей», известных всей стране, батальону имени П. И. Чайковского из консерватории, всем таким же необученным бойцам дали лопаты копать противотанковые рвы. Но когда регулярные советские части под Смоленском пали, части ДНО тут же переименовали в регулярные, дали старые, разного образца винтовки времён Гражданской вой­ны и Польского похода и старьё из московских тиров, странную разношёрстную военную форму, даже царских времён, крикнули им «Вперёд!», и они ринулись в бой. Перед этой народной армией стояли отборные фашистские части, прошедшие с боями Европу, танки и артиллерия с лучшей европейской стальной бронёй. Ополченцев выкашивали в чистом поле немецкие артиллерия и авиация. Москвичи дрались до последнего. Школьники, рабочие, студенты, учёные, включая академиков, врачи, инженеры, чиновники плотно обняли, густо покрыли своими телами смоленскую землю, задержали на этом рубеже немецкую армию ровно настолько, чтобы Ставка успела организовать оборону Москвы. О них в 1957 году Михаил Калатозов снял фильм «Летят журавли» с Алексеем Баталовым. Суматоха и неразбериха в Ставке Верховного Главнокомандования были ужасающие. Одни ошибки сменяли другие. В октябре 1941 года под Вязьмой это стоило жизни 400 тысячам советских солдат, 600 тысяч попали в плен. В Вяземском котле погибли 16‑я, 19‑я, 20‑я, 24‑я, 32‑я армии, группа Болдина, часть соединений 29‑й, 30‑й, 33‑й, 43‑й, 49‑й армий. Большинство числились без вести пропавшими. Их хоронили местные жители,- осенних весной из‑под снега, летних сразу. Оттаивал один слой солдатиков - отдирали ото льда, везли к пустым окопам, бомбовым воронкам, наскоро закапывали и ехали отдирать следующий слой.

А бывало, по семь слоёв убитых, друг на друге. Летом немцы боялись эпидемий и строго следили за погребением трупов вдоль дорог, где и шли основные бои. Там колхозники выкапывали в указанных им местах рвы, свозили туда солдатиков, тысячами в каждую могилу. Дохоранивали в 1943 году после освобождения от немцев. Тогда солдатские медальоны и документы массово сдавали в военкоматы - всё исчезло, было уничтожено вместе с именами геройски погибших. Ничего этого нет. Девять миллионов погибших в ту войну в СССР были объявлены без вести пропавшими - власть экономила деньги на пенсиях сиротам и вдовам, обрекала на голод и лишения десятки миллионов неповинных родственников в тылу. Ставка, командармы знали, по чьей вине и как погибли бойцы исчезнувших, пропавших без вести армий, и - молчали. Архивные документы были уничтожены.

Так что же случилось под Вязьмой в день и час гибели Зиганши Абдреева?

В этом направлении на Москву шла группа армий «Центр» немецкого фельдмаршала фон Бока. Тактика немцев была наглядна: мощными танковыми и пехотными частями глубоко вклиниться с двух сторон в советскую оборону, окружить и уничтожить большую группировку войск. Это им удавалось с начала войны не раз, но советское командование опять и опять попадало в ту же ловушку. Подготовленная на учениях лишь наступать и побеждать, Красная армия считала отступление предательством. Стоять насмерть, погибнуть на огневом рубеже - иного тогда не хотели знать. А ведь Кутузов сдал в 1812 году французам Москву, но сохранил армию, а с ней - Россию. Даже понимая, что наши войска попадают в гигантскую петлю окружения, приказ на их отвод и спасение командармы не давали.

Операция немцев «Тайфун» началась 1 октября 1941 года массивным наступлением на Западном фронте. Пятого октября 1941 года подвижные части 3‑й и 4‑й танковых групп немцев вошли в город Юхнов, оттуда повернули на север в тыл Западного фронта в направлении села Семлёво и города Вязьмы. По старой Смоленской дороге продвигались танки фельдмаршала фон Бока. Уже несколько дней он планомерно выполнял Вяземское окружение. Ставка Сталина узнала об этом не от командующего Западным фронтом, а из сообщения члена военного совета тылового Московского округа - информация в Ставку опаздывала, а порою приходила ложная. Штаб 32‑й армии и ППС Зиганши Абдреева в это время стояли под Вязьмой на старой Смоленской дороге в селе Беломир. Вот реконструкция этих событий директора музея села Богородицкое под Вязьмой Игоря Геннадьевича Михайлова: «В штабе 32‑й армии в деревне Беломир, вероятно, 4 - 5 октября возникла некоторая неразбериха. Связь с командующим была непостоянная, ко всему, член Военного Совета армии бригадный комиссар Жиленков уехал из штаба провожать приехавшую к нему жену. 4 октября в штабе управление сосредоточилось в руках начальника штаба полковника Н. С. Бушманова». 6 октября стремительное утреннее наступление немецкой танковой группы на Вязьму приостановилось из‑за отсутствия горючего и возобновилось только во второй половине дня. Новая Военная энциклопедия сообщает об этом: «5 октября Ставка ВГК подчинила Западному фронту 31 и 32 А и разрешила в ночь на 6 октября отвести армии на Ржевско‑Вяземский оборонительный рубеж». С этим решением опоздали на несколько суток. Приказ Ставки на отвод войск должен был подтвердить командующий армией. Он находился в войсках на севере фронта на расстоянии около ста километров от штаба. Пока к исходу дня нашли командарма и получили от него в 17.45 приказ на отвод войск, было уже поздно,- немцы всё туже сжимали с двух сторон клещи. Начатое отступление превратилось в паническое бегство. Позже в мемуарах маршал Конев, один из полководцев вяземской трагедии, сознался: «При отходе требуется большая выучка войск и крепкое управление. На опыте мы постигали это искусство. К сожалению, до войны наши войска очень редко изучали этот вид боя, считая отход признаком слабости и несовместимым с нашей доктриной. Мы собирались, если будет война, воевать только на территории врага. И вот теперь, во время войны, за это крепко поплатились». Поплатились погибшие в боях, в окружении, в плену, и чудом малыми группами или в одиночку вышедшие к своим, месяцами проплутав в морозы в немецком тылу без пищи и боеприпасов: на сайте города Вязьмы говорится, что войска НКВД расстреливали их как предателей и изменников.

Изучив это, Ирек Абдреев понял, что отвод ППС № 571 из деревни Беломир начался во второй половине дня 6 октября 1941 года. В эти часы старший лейтенант Зиганша Абдреев загружал все свободные штабные машины не отправленными в тыл письмами воинов 32‑й армии. В последнюю машину он сел сам.

Ирек сел за руль и помчался под Вязьму. Был конец июня 2014 года. Что ждало его на смоленской земле? Но будто кто‑то вёл и подсказывал.

Первая встреча была в Мемориале памяти воинов Западного и Резервного фронтов «Богородицкое поле» в селе Богородицкое Вяземского района Смоленской области, открытом в июне 2009 года стараниями генерального директора музея‑заповедника А. С. Грибоедова «Хмелита» заслуженного деятеля искусств Виктора Евгеньевича Кулакова. Тут ночью с 11 на 12 октября 1941 года с боем советские войска попытались прорвать кольцо окружения. Единицы вышли к своим, основные силы погибли, перестали существовать три дивизии 32‑й армии. На небольшом поле у шоссе полегло более сотни тысяч советских бойцов. Сейчас тут перезахоронены со всеми воинскими почестями останки пока что 1219 бойцов и командиров РККА, найденные поисковыми отрядами на территории Вяземского района. Из них установлены имена девяноста восьми. Некоторые фамилии прочитаны частично. Скорбное это место…

Игорь Геннадьевич Михайлов объяснил, что цифры потерь Красной армии в Вяземской операции 1 - 14 октября 1941 года до сих пор вызывают споры. Без учёта потерь Брянского котла они примерно следующие: убито и умерло от ран 200 - 250 тысяч человек, ранено и контужено 120 - 150 тысяч человек, пропало без вести, попало в плен 450 - 500 тысяч человек. Общие потери войск Западного и Резервного фронтов с учётом служащих гражданских наркоматов, например, военных строителей, по разным данным составляют от 700 до 900 тысяч человек. На мемориале о каждой исчезнувшей дивизии и армии напоминает скромный чёрный мраморный обелиск - всё, что осталось от миллиона солдат, командиров, генералов.

Ирек стоял на холме у обелиска, пытаясь представить масштабы происходившего тут побоища. Невысокий худощавый мужчина, руководивший работами на мемориале,- его готовили к дню 22 июня,- посоветовал зайти посмотреть музей и отошёл к рабочим. Ирек поехал в музей, он рядом, в сохранившемся после войны флигеле разрушенной бомбёжками дворянской усадьбы. У сотрудников спросил, где стоял в 1941 году штаб 32‑й армии. Они ответили, что сейчас придёт директор, он всё знает. Через минуту появился мужчина, с которым Ирек только что разговаривал на мемориале, заведующий музеем Игорь Геннадьевич Михайлов, человек, знающий сегодня очень много о военных событиях под Вязьмой. Разговорились. Он сказал, что штаб 32‑й армии в октябре 1941 года стоял в селе Беломир, это посередине между Вязьмой и Дорогобужем на старой Смоленской дороге. По ней наступал на Москву в 1812 году Наполеон, и по ней же, уже разорённой французами, Кутузов заставил его отступать. Ночью 6 октября 1941 года, когда 32‑я армия уже получила приказ об отступлении, в районе деревни Беломир был высажен немецкий десант. С ним сражались наши части.

Вечером 6 октября колонны штаба 32‑й армии попали под обстрел немецких танков и артиллерии на дороге на город Вязьму. Путь вёл в Беломир.

За километр от деревни Ирек увидел двух женщин, шедших навстречу. Остановился, спросил, есть ли тут старожилы, помнящие 1941 год. Женщина в возрасте уточнила, что именно интересует. А когда узнала, что штаб 32‑й армии, взмахнула руками:

- Он был в нашем доме… Потом у нас был и штаб фон Бока. Но этот дом мы год назад снесли, поставили новый.

Через десять минут Ирек оказался на месте, где дядя Зиганша вечером 6 октября 1941 года сел в последнюю машину колонны, отвозившей в Москву тысячи писем ополченцев, уже приговорённых к смерти.

Из Беломира единственная дорога на Вязьму, по ней в 1941 году ехал Зиганша, и теперь - Ирек. Через пять‑шесть километров показалось село Семлёво. При въезде с правой стороны на перекрёстке старой Смоленской дороги и дороги, ведущей в город Юхнов, стоит памятник павшим тут осенью 1941 года бойцам Красной армии. По рассказам местных жителей, во второй половине дня 6 октября 1941 года в Семлёво со стороны Юхнова вошли немецкие танки, перекрыли старую Смоленскую дорогу и расстреляли в упор колонны Красной армии. Погибших советских воинов жители похоронили тут же у дороги, 4060 человек. Ирек стоял на месте, где вечером 6 октября 1941 года пересеклись пути автомашины старшего политрука, начальника военно‑полевой почты № 571 Зиганши Шакирзяновича Абдреева и 4‑й танковой группы фон Бока. Нашёл Ирек могилу дяди Зиганши. Встал молча у обелиска, поздоровался с дядей. Закончился путь.

В Казани большая семья Абдреевых встретила новости с волнением - сбылась мечта тёти Амины, послал последнюю весточку её почтовый голубочек. На семейном совете решили, что могиле Зиганши‑абы не быть безымянной. Но прежде чем на обелиске в Семлёво появилась табличка с фамилией старшего лейтенанта политрука Зиганши Абдреева, пришлось пройти немалый путь, ведь дядя ещё числился без вести пропавшим. В бывшем Молотовском военкомате Казани, сейчас Приволжском, получили копию извещения о том, что З. Абдреев в октябре 1941 года пропал без вести в Вяземском районе Смоленской области. Ирек написал на шести страницах историю папиного и своего поиска Зиганши Абдреева, обосновал факт его гибели и место захоронения. Ирек и два его двоюродных брата, Масхут Гареевич Абдреев и Шаукат Миргалифанович Азизов, отвезли эти документы в военкомат Вязьмы и администрацию Семлёво. Там ни у кого сомнений не появилось - слишком хорошо эти люди знают историю своей земли и радуются каждой подтверждённой фамилии погибших. Получив разрешение, братья прикрепили к основанию памятника в Семлёво табличку: «Старший политрук Абдреев Зиганша Шакирзянович. 1915 - 6.10.1941 г.». Постояли молча. Потом разбросали вокруг обелиска землю, взятую у родного дома Зиганши в Старом Шаймурзино. В Вязьме помянули дядю не по‑мусульмански, а по‑армейски, чаркой. Хотя пригубил ли водку Зиганша в своей светлой и короткой жизни, никто не знал.

Из погибших под Вязьмой советских солдат, убитых в боях, замученных тут же в плену голодом и холодом, расстрелянных в концлагерях, с военными почестями похоронены немногие. А косточки остальных просятся к людям до сих пор, выходят из земли весной на вспаханных полях. Уже много лет на вяземской земле работают группы поиска почти из всех городов и областей страны, и наши из Казани, Нижнекамска, Алексеевского, Болгара. Летом и зимой разыскивают останки погибших добровольцы, молодёжь и люди постарше, ребята и девушки, ищут металлоискателями, потом копают.

Останки находят повсюду. Редкая удача обнаружить рядом с ними солдатский медальон - герметичную закручивающуюся капсулу с фамилией и номером части. Была у солдат примета, будто медальон с их фамилией - к гибели. Медальоны носили в кармане, а записку в него не клали. Не помогло это. Теперь многие, обнаруженные поисковиками, ложатся в безымянные могилы. Редко, но удаётся установить фамилию бойца и найти его родственников. Ещё реже находится медаль с номером, ложка с нацарапанной фамилией. В далёкие уголки страны тогда приходят запоздавшие на семьдесят с лишним лет похоронки. Погребают останки найденных солдат той войны со всеми почестями. За годы поисковых работ на территории Смоленской области в разных районах найдено и перезахоронено около пятидесяти тысяч бойцов и командиров РККА, ведутся исследовательские работы, и всё это движение привело к появлению новой отрасли науки - военной археологии. Горестная наука…

В октябрьские дни 1941 года, когда политрук Зиганша Абдреев под Вязьмой спасал письма московских ополченцев, студент Московского университета и Литературного института имени Горького двадцатитрёхлетний поэт Николай Майоров добровольцем ушёл из Москвы на фронт под Смоленск. Воевать ему пришлось в два раза дольше, чем политруку Зиганше Абдрееву, четыре месяца,- политрук пулемётной роты Н. Майоров погиб в бою у деревни Баранцево. Такой же высокий и русоволосый, как Зиганша Абдреев, с добрым, открытым взглядом. То поколение молодых предчувствовало свою судьбу, своё высокое предназначение защитить если не весь мир, то хотя бы своё оте­че­ство, и, не раздумывая, шло воевать и умирать. Погибало в боях, оставив нам, потомкам, память о своём подвиге, до сих пор горячие письма к любимым и стихи.

Брат старшего лейтенанта Зиганши Абдреева Габдрахман стал заслуженным зоотехником ТАССР. Брат Ахметгарей за умелое руководство колхозом в Старом Шаймурзино награждён тремя орденами Ленина и медалью Героя Социалистического Труда. Всю жизнь работала в этом колхозе сестра Амина. Четырнадцать племянников выросли у Зиганши, все талантливые и красивые. Ирек - подполковник в отставке. Счастливую долгую жизнь в семье и школе прожила Рахима Бакаева. Заместитель Зиганши Абдреева, которого он 6 октября 1941 года посадил в первую машину уходившей из Беломира колонны с письмами московских ополченцев, долгие годы работал заместителем министра связи Татарстана.