Магазин "на ступеньках"

Журнал "Казань", № 2, 2012

Есть в Казани улица Гладилова, бегущая в одну сторону под горку, а в другую - с горки по центру Кировского района.

Когда-то мы, первоклашки школы, расположенной, кстати, на этой самой улице, спрашивали нашу пожилую учительницу, добрейшую Надежду Михайловну, что же означает название улицы. Но, похоже, она не знала ничего о герое то ли революции, то ли гражданской войны Гладилове и объясняла нам: название дали потому, что это самая гладкая асфальтированная улица района.

В те далёкие времена моего детства была эта улица удивительной. Очень короткая, но на ней, кроме жилых домов, размещалось много всего разного: предприятия - льнокомбинат, швейная и кожгалантерейная фабрики, фабрика ПОШ (первичной обработки шерсти), кожевенный завод имени Ленина, кожевенный завод «Кзыл Кунче»; школы - средняя № 81 и художественная, клубы льнокомбината и кожзавода, склады, травмпункт и поликлиника.

Наверно, недаром эта улица считалась центральной. Если первомайские или октябрьские демонстрации, то праздничные колонны обязательно проходили в центр города именно по ней, украшенной и наряженной. Если хоронили какого-нибудь «шишку», то опять же процессия шла по этой улице, оглашая окрестности печальным завыванием труб и гулкими ударами барабана.

В день выборов по ней, завешанной портретами и лозунгами, шли толпы подвыпивших работяг, их жён и подруг
с гармошками и песнями, проезжали разукрашенные сани, везущие ярко-красные урны для голосования. У входа в клуб льнокомбината играл военный духовой оркестр, а мы, ребятня, отчаянно завидовали воспитанникам оркестра, сыновьям полка - маленьким мальчишкам, одетым в настоящую военную форму. Они ходили среди играющих музыкантов с важным видом бывалых воинов, не опускаясь до разговоров со всякой гражданской мелочью, то есть с нами.

Клуб льнокомбината, бывший рабочий театр заводчиков Алафузовых, был красивейшим зданием на улице. Но не только украшением, ещё и центром всей культурной жизни округи. Мы, ребятня, прошли все кружки, которые там были. Выпиливали лобзиком из фанеры, выжигали картинки на дощечках и покрывали их лаком, играли на гитарах в музыкальной студии, актёрствовали в народном театре, гоняли шайбу на ледовой коробочке во дворе за клубом.

Мы не пропускали ни одного фильма, шедшего в клубе, невзирая на «до восемнадцати». Кстати, одним из последних мероприятий уже умирающего клуба была полулегальная выставка Кости Васильева, ещё не знавшего о своей посмертной славе. Но в то время никто и не знал о том, что есть такой художник.

Такое долгое вступление я сделал для того, чтобы подвести читателя к рассказу
о не менее важной достопримечательности улицы Гладилова - продуктовом магазине, носившем в народе название «льнокомбинатский», или магазин «на ступеньках». Располагался он напротив льнокомбината.

Красивое деревянное здание, украшенное башенками и изящной резьбой, было кормильцем всей улицы и улиц близлежащих. Это был единственный продуктовый магазин на всю округу. На отдалённых улицах имелись ещё маленькие задрипанные магазинчики с полами, покрытыми чавкающей грязью, стойким запахом квашеной капусты и гнилой картошки. Были маленькие магазинчики, хлебные и молочные. Был знаменитый «Татторг» на Краснококшайской с полками, заставленными блестящими калошами, книгами, дешёвыми духами и мылом, мебелью, посудой и лопатами с топорами.

Но «магазин на ступеньках» выглядел как аристократ среди простолюдинов. Наверно, его можно было назвать Елисеевским гастрономом Ягодной слободы.

Дорога моя из школы проходила мимо него. Мы с друзьями заходили в магазин погреться зимой и просто поглазеть - во все другие времена года. Купить мы ничего не могли из-за отсутствия денег. Но яркие впечатления, в конечном счёте, остались дороже каких-либо возможных покупок.

Большой зал, залитый ярким светом электрических ламп, казался дворцом после наших скромных жилищ. С одной стороны зала были дверь и окна, а вдоль трёх других стен располагались витрины и прилавки. В стеклянных витринах стояли банки с икрой и крабами, блестели круги колбас и большие окорока с капельками росы на розовых срезах. Мы, прижавшись носами к стеклу, разглядывали эти сокровища, гадая, какие же они на вкус. На высоких дубовых стеллажах вдоль стен стояли большие стеклянные банки с макаронами, рисом, крупами, рядом - белые холщовые мешки с мукой. Возвышались величественные конусы сахара в синей обёрточной бумаге, и только белые верхушки, не спрятанные в обёртку, сияли ослепительной белизной снежных гор. Конфеты и шоколадки, выложенные ровными рядами в деревянных лоточках, были для нас самым главным зрелищем. Мы спорили о вкусе того или иного вида конфет, стыдясь признаться, что зачастую их и не пробовали.

Две девочки из нашего класса, у которых иногда водились кое-какие деньги, покупали по нескольку конфет, съедали их, а мы выстраивались в очередь за обёртками от этих конфет. Шло соревнование, у кого этих фантиков больше. Их мы разглаживали, закладывая в книги потолще. Со временем запах шоколада перебарывал типографские запахи, и книги начинали благоухать. Фольга собиралась отдельно, из неё на Новый год делались ёлочные игрушки.

Простой народ, а это в основном работники предприятий района, отоваривался в этом магазине, естественно, не икрой
и крабами, а более доступными продуктами. Основные покупки - хлеб и макароны, их продавщицы взвешивали в больших кульках, которые они лихо скручивали из грубой коричневато-серой обёрточной бумаги. В такие же кульки они накладывали солёные кильки, и кулёк тут же начинал пропитываться и истекать пряным душистым рассолом.

Говорят, что вкусовые пристрастия определяются в детстве. Не знаю, что будет со временем с теми современными детьми, которые взращиваются сейчас на чипсах, коле и другой гадости, но у нас в детстве была та самая килька, мелкая рыбёшка, вскормившая своим телом миллионы советских людей. Я помню семейные ужины в моём далёком детстве. Мама отваривала чугунок картошки в мундире, выкладывала на тарелку из кулька кильку, нарезала колечками лук, и вся семья дружно уплетала эту нехитрую еду. До сих пор нет ничего вкуснее разделанной килечки пряного посола, уложенной на намазанный сливочным маслом ломтик чёрного хлеба, да ещё с огурчиком, да ещё под рюмочку…

Однако вернёмся в магазин. Популярным продуктом было также яблочное повидло. Продавщица переворачивала на мраморную поверхность прилавка деревянный ящик, и из него выскальзывал большой блок повидла, облачённый в белую пергаментную бумагу.
Большим ножом продавщица отрезала кусок плотного густого повидла, быстро заворачивала его в обёрточную бумагу и бросала на чашу весов. На другую чашу она выкладывала набор гирек, и две уточки, попрыгав вверх-вниз, на мгновенье замирали носиками друг против друга.

Покупали также чай, соль, сахар. Мне нравилось смотреть, как продавщица отпускала сахар. Освободив сахарный конус от обёртки, она тупой стороной ножа разбивала его на большие куски или на куски помельче. Дальнейшее деление происходило уже дома. Кстати, неизменным атрибутом каждого обеденного стола были щипчики для колки сахара.

В подвале магазина размещался кондитерский цех. Много лет, проходя мимо, люди вдыхали ароматные запахи из вытяжных вентиляционных труб.

Когда мне было лет шесть, моя тётя, работавшая в то время в бухгалтерии райпищеторга, взяла меня с собой
в кондитерскую. Пока она разбиралась в конторе с какими-то документами, кондитерши решили угостить меня, выставив на стол большое блюдо с различными пирожными. То, что я мог пробовать только по праздникам, вдруг оказалось передо мной в таком сказочном количестве, что я не верил своему счастью. Поедая одно за другим пирожные, пропитанные сладким ромовым сиропом, украшенные красивыми кремовыми цветами, я не знал тогда, что наедаюсь ими на всю жизнь. Пиршество закончилось жуткой болью
в животе, поносом и рвотой.

Теперь, на склоне лет, когда я отказываюсь за столом от куска торта или пирожного, я не могу объяснить, что уже сыт ими целые шестьдесят лет. Поэтому, когда проходил в то время мимо кондитерского подвала, меня, в отличие от всех других, балдевших от сладких ароматов, от этих ароматов подташнивало.

Вплотную к магазину примыкало маленькое здание «мороженки». Это кафе-мороженое, я думаю, осталось ещё с дореволюционных времён.

В небольшом зальчике стояло несколько столиков с мраморными столешницами. У прилавка возвышалась фигура моржа,
на вытянутом вверх носу которого стояла вазочка с цветными шариками мороженого.

В продаже было несколько видов этого лакомства. Ванильное - его продавщица зачерпывала лопаточкой из недр прилавка и, наполнив им хрустящий вафельный стаканчик, ставила на весы. Позднее появилось мороженое в брикетах, молочное и сливочное. Но царицей среди всего этого было, конечно, эскимо. Большой цилиндр в серебряной фольге на деревянной палочке стоил двадцать две копейки и был самой большой вкуснятиной. Все деньги, которые нам удавалось скопить от школьных обедов, мы просаживали в этом кафе. Иногда покупали брикет на двоих, разворачивали упаковку, долго размечали середину и, надломив верхнюю вафлю, разламывали весь брикет пополам.

Счастливейшие дни детства были связаны с этим тесноватым, темноватым райским уголком!

Был у нас в классе пацан один, Вовка Кузьмин, по кличке «Кузьма», но к окончанию седьмого класса он прочно носил кличку «КузьмаСкоробогатый». Расскажу, как он приобрёл это прозвище.

Вовка был парнем работящим. Не блистая успехами в учёбе, он был гением зарабатывания денег. Всё время, свободное от учёбы, он нанимался колоть дрова, копать огороды, пасти коров. Научившись выпиливать лобзиком, изготовлял различные ажурные полочки и продавал их на рынке.

В общем, брался за всё, за что платили.

Было у него странное увлечение - все заработанные деньги он разменивал на однокопеечные монеты. Этими монетами он наполнял пустые бутылки из-под шампанского, стоявшие на полке над его кроватью. Шеренга их медленно, но верно
удлинялась по мере роста доходов Кузьмы.

Процесс размена денег происходил обычно в этом льнокомбинатском магазине. После уроков Вовка и сопровождающие его лица, то есть мы, торжественно входили в магазин и обходили прилавки. Продавцы Кузьму знали и охотно производили обмен, избавляясь радостно от мелочи. В такие минуты мы ощущали себя почти бизнесменами, близкими друзьями богатого человека. После этого мы шли
к нему домой и с интересом наблюдали за наполнением очередной бутылки.

Но вот грянула денежная реформа 1961 года. Номинал всех денег, кроме медных монет, уменьшился в десять раз. Соответственно копейки сразу же стали в десять раз дороже.

Так наш Вовка в мгновенье ока стал богачом, ведь он был владельцем огромного количества копеечных монет. И так же мгновенно он получил новое имя: «Кузьма Скоробогатый» После седьмого класса следы его потерялись. Где он сейчас, жив ли, кто знает. Но этот работящий пацан в детстве получил такую минуту славы, что ему завидовала вся школа.

Сбоку от магазина находился хозяйственный двор, из которого был вход в подсобки. Во дворе всегда было тесно от людей, лошадей, телег, саней. Сидели и дымили махорочными самокрутками возчики, одетые в тулупы с красными кушаками или длинные брезентовые плащи с капюшонами. Много времени я проводил здесь, слушая рассказы возчиков и грузчиков, поглаживая милые лошадиные морды с цветными ленточками, заплетёнными в гривы, вдыхая горьковатый махорочный дым.

Одна из стен магазина, выходившая во двор, была хранительницей многих моих тайн. В одном месте, между досками обшивки, была щель.

В неё, как в почтовый ящик, я опускал вырванные из школьных тетрадок страницы со свежеполученными двойками. Ну, не нести же домой такое горе! Благо что двойки закончились где-то так классе во втором. Кстати, там же отдыхали некоторые страницы из дневника, по той же самой причине.

…И вот прошло много лет, даже не лет, а десятилетий. И я снова иду по улице Гладилова. Хотя моя мастерская расположена недалеко от этих мест, я боюсь лишний раз появляться здесь. Сердце сжимается от тоски и воспоминаний.

Вот пустырь, на котором стоял маленький домик моего одноклассника Толи Мухина, красавца, спортсмена и главного авторитета в классе. Мать его работала водителем трамвая. По нынешним временам это примерно как лётчик или космонавт. Представляете, каким уважением она пользовалась у нас, Толькиных одноклассников.

А вот на этом месте был двухэтажный деревянный дом, на первом этаже которого жил другой мой одноклассник, Мунир Шигапов. Приходя к нему, я боялся смотреть на стену, на которой висел кнут. Этим кнутом отец воспитывал сына, наказывая его за двойки.

В конце улицы - единственный кирпичный жилой дом, постройки советских времён. В нём жила моя одноклассница Люба Халаманова. Её квартира поражала нас тем, что там кроме водопровода был тёплый туалет. Представляете, туалет в квартире!

Вот моя школа № 81, построенная по предложению Надежды Константиновны Крупской. На этом месте была старинная церковь, но, вняв совету жены вождя, рабочие с энтузиастом быстренько церковь снесли и за несколько месяцев построили четырёхэтажное здание школы. Посреди двора поставили бюст Сергея Кирова.

Чуть выше по улице была моя «художка», открытая в 1959 году, и я был учеником первого её набора.

На улице снесены все деревянные дома дореволюционной постройки. Вместо них появились современные уродцы, как, например, вместо снесённого совсем недавно памятника архитектуры, включённого во многие архитектурные справочники - усадьбы Свешниковых, старинного дома начала девятнадцатого века, возник жуткий монстр из силикатного кирпича, на котором сразу же появился плакат «продаётся».

А вот и магазин, вернее, то, что от него осталось. Перекошенный фронтон, забитые железом окна, скособоченная крыша и башенки, готовые вот-вот упасть.

Здание полуразрушено и, похоже, ждёт своей очереди на снос. Это только в Америке богатые покупают в Европе старинные дома и целые замки, разбирают их по камешку и по дощечке, перевозят через океан и собирают вновь у себя. А мы, наверно, ещё богаче, раз уничтожаем такие же богатства, доставшиеся нам в наследство от дедов наших.

За несколько десятилетий практически уничтожена старая деревянная Казань. На улице Гладилова остался последний деревянный дом - бывший магазин.

И эти небольшие заметки я прошу считать выступлением в его защиту. А вдруг чудо случится?