На улице Тихомирнова громко пели битлы и хохотал Фантомас…

У меня аббревиатура СССР не вызывает ассоциаций с репрессиями, очередями и пустыми прилавками. Я не вздрагиваю от словосочетания «Советский Союз», а наоборот, улыбаюсь. Да, знаю, было не только хорошее. Мрачные страницы нашей истории я открывал для себя из перестроечного «Огонька», художественных книг и фильмов. Негодовал, полагая, что во всех бедах виноват Сталин. Вот если бы страной руководил Киров или Бухарин… Тогда бы… О-о!

Мы строили Коммунизм!

Моё детство пришлось на 60-е годы, на время оттепели. Но так поэтично стали называть этот отрезок времени позже…

Вокруг все только и говорили, что мы строим Коммунизм — из лакированного ящика «Темп-3» с тремя каналами, из бубнящей радиоточки на кухне, с газетных полос, с агитационных плакатов и транспарантов на центральных площадях города (даже с крыш высотных домов метровые буквы напоминали: «Наша цель — Коммунизм»).

Советский «хлам» с казанской барахолки. И чего тут только нет! Вымпелы, грамоты, бюсты… И даже новогодний пакетик времён Карибского кризиса с ракетами, летящими на США.

Скоро-скоро его построят. Подождите малость! Но обычные граждане этого как бы не замечали. Жили, работали, ходили в кино, баню, пили пиво, забивали «козла». Даже на кухне, где можно было развязать языки, я не слышал иронии по поводу курса партии. Коммунизм — это было что-то вроде сказки для взрослых. Наша детская фантазия, конечно, рисовала, как однажды изменится мир: вот солнечным утром диктор объявит по радио, что, наконец, наступил Коммунизм: «Поздравляю Вас, дорогие товарищи! Это долгожданное событие свершилось! Желаю счастья и крепкого здоровья».

Советские граждане, празднично разодетые, выйдут на демонстрацию. Колонны людей двинутся к площади Свободы, где их будет по-брежневски лобызать первый секретарь Татарского обкома КПСС Фикрят Ахметжанович Табеев.

А перед кинотеатром «Победа» заиграет гармонь, и парочки начнут вальсировать. Кассу заколотят фанеркой. Билетёрша распахнёт двери перед всеми желающими. Мороженщица выкатит тележку и начнёт раздавать эскимо. Мы с соседкой Валей уже обсуждали этот Коммунизм. Она думала, всё будет как в сказке «Цветик-семи­цветик», где главную героиню завалило куклами. Уж Валя-то не такая дурочка, как Женя из мультика, и распорядится лепестками толково!

7 ноября отмечали День Великой Октябрьской социалистической революции. Предприятия соревновались между собой в оформлении громоздких передвижных композиций. Потом сдавали транспаранты завхозу и воплощали лозунг: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» — организовывали междусобойчики. Ходили в гости на пироги и пели задушевные песни. Конец 1950-х

Надсмехаться над идеей построения Коммунизма стали позднее, в конце 70-х. В это время подросли «дети оттепели», в компаниях студентов стало модным пародировать стареющего Брежнева и открыто демонстрировать неприязнь к комсомолу, компартии и всему советскому. На попах появились фирменные штаны, в головах началось брожение. Одно ведь с другим очень тесно связано!

7 ноября отмечали День Великой Октябрьской социалистической революции. Предприятия соревновались между собой в оформлении громоздких передвижных композиций. Потом сдавали транспаранты завхозу и воплощали лозунг: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» — организовывали междусобойчики. Ходили в гости на пироги и пели задушевные песни. Середина 1970-х

Повзрослев, я прозрел. Понял, что важен не сам результат, а процесс движения. Советский народ двигался к недостижимой цели, которая в конце концов растаяла как мираж. А ведь дорога-то была реальной: мы спотыкались, поднимались, карабкались… Но зато мы шли вперёд!

Бабушка с богатым прошлым

Бабушка моя была из репрессированных. Всю семью в 1929 году сослали в Самарканд, там она работала на шёлкопрядильной фабрике. Но это её не озлобило. Никогда я не слышал от неё гневного выпада в сторону советской власти. Нет, страх, от которого язык прилипает к нёбу, тут не при чём. Если бы она читала Марка Аврелия, то удивилась бы, насколько ей близка его мысль: «Везде, где можно жить, можно жить хорошо!» Именно так она и жила.

Своих «буржуйских» фотографий бабушка никому не показывала. Их я впервые увидел лишь через десять лет после её смерти. Альбомчик лежал на самом дне шкафа, прикрывшись почётными грамотами «Лучшему работнику советской торговли от Райпищеторга», которыми её награждали раз в квартал. Ей даже вручили юбилейную медаль «За доблестный труд» с профилем Ленина. Награда была похожа на железный рубль, прикреплённый к планке. Я медаль присвоил и нацепил на курточку.

Семья Мамяшевых за год до ссылки в Узбекистан. 17-летняя Гульсум сидит с краю, её приобнимает старшая сестра Марьям. 1928

Могу припомнить один единственный случай, когда прошлое робко показалось из прорехи забвения. В тот день за обеденным столом собрались три сестры. Пили чай, обсуждали русскую килен (сноху). Вдруг вспомнили, что в газете должны опубликовать таблицу выигрышных облигаций. Старшая, Марьям, нацепив очки, открыла «Советскую Татарию», и тут глаза её упали на сообщение. Прочла вслух: «Во время слома старого дома на улице Мазита Гафури рабочими были найдены золотые монеты…» Гульсум Ибрагимовна, моя бабушка, воскликнула: «Наше золото! Это ати спрятал…» Младшая Альфия заёрзала на стуле и вытерла лоб облигацией трёхпроцентного ­займа.

Потом ещё долго охали и ахали, вспоминая свою молодость, которая прошла в купеческом доме около Розовой мечети, называя улицу по старинке — Ямашевской.

В голове сохранился образ одноногого Габдрахмана, солдата Первой мировой, про которого они рассказывали. Он исподтишка покуривал на задворках. Дети бегали посмотреть, как из головы выходит дым. Тогда это был единственный курильщик во всей Татарской слободе!

Хвосты и блюда из верблюда

В 70-е годы, когда ещё Брежнев был молодым и пижонистым, не припомню, чтобы в Суконной слободе Казани, где мы жили, выстраивались очереди за продуктами. Да, как-то по дворам пробежал слушок, что кончается шоколадное масло. Обычно огромный такой брусок лежал на вощёной бумаге, и продавщица резала его на куски толстой леской. Бабульки с авоськами тут же всё подчистую раскупили, а на следующий день, глядь, опять брусок лежит на прежнем месте. Ох, неприятно! То же самое происходило с солью, с сахаром и спичками… Скучно старушкам на пенсии жилось, вот и придумывали себе развлечения.

Тихомирнова, дом 9. Типичный казанский дворик с бельём, кошками и сиренью. 1975

В центре на домах висели рек­ламные щиты: «Хек — полезная и вкусная рыба». Но реклама произвела обратный эффект, народ вообще перестал брать эту рыбу, полагая, что хороший товар расхваливать не станут. Ведь сайру и лосось никто же не рекламировал. Тем не менее, хек всё же доставал граждан по четвергам — в традиционный «рыбный день» во всех столовках Казани.

В знаменитом магазине «Рыба-балык» на «Кольце» казанцы покупали сельдь, кильку пряного посола (при мне продавщица взвесила полкило, насыпав её в бумажный кулёк, и женщина протянула ей 15 копеек), недорогой минтай. Реже, по одной рыбке, покупали жирную иваси. Банка из девяти непотрошённых тушек стоила 15 руб. при средней зарплате 100 рублей. А вот к прилавку с морскими деликатесами подходили с брезгливостью, чтобы только поглазеть на эти чудовища. Нет, цены не были кусачими, но вот чтобы есть этих трубачей с носами-хоботами и выпученными глазками или слизких вонючих кальмаров… Брр! Даже кошкам такое не покупали!

Надо сказать, советский народ при всей своей всеядности проявлял брезгливость ко всему новому. Не пользовались спросом ни «Кубана клаб» с толстыми сигарами, ни чешская «Бехеровка», ни замороженные кусочки вьетнамского ананаса в пакетиках, ни болгарский кетчуп в бутылочках. На всё это смотрели как на блажь.

В кооперативном магазине «Дары природы», наискосок от Александровского пассажа, в витрине стояло огромное чучело медведя. Здесь можно было купить замороженную дичь, медвежатину, лосятину и даже верблюжатину. И опять же, казанцы ходили туда из любопытства посмотреть на того, кто это берёт. Один мужик купил 5 кг верблюжатины, пока продавщица взвешивала, оглядывали его с жалостью: «Бедняга, верблюжатину ест. Готовит себе блюда из верблюда!» Успокоились только, когда узнали, что он для собаки берёт. Стоило такое мясо копейки.

Тихая улица Тихомирнова (здесь теперь по проспекту Универсиады несутся потоки машин). Слева — одноэтажный домик, около него находилась колонка. За ним дорога уходила в гору на ул. Калинина и к Шамовской больнице. 1966

Но очереди — длинные хвосты — как символ советской эпохи, всё же были. По утрам в киоск «Союзпечать» у Татвоенкомата мужчины выстраивались за свежей прессой (сейчас шутят, что «Правда» в СССР стоила 2 копейки). Да, все газеты были копеечными, подороже стоили журналы и поздравительные открытки. По вечерам в субботу и воскресенье хвост тянулся в кассу кинотеатра «Победа». Не пробиться было на комедии Гайдая, на «Неуловимых мстителей», «Корону Российской империи», «Всадника без головы», «Три плюс два», «Рабу любви»…

Во время демонстрации трилогии «Фантомас» с Жаном Маре и Луи де Фюнесом даже патруль милиции дежурил. Воспользовавшись давкой на входе, я с двумя товарищами прополз между ногами в переполненный зал (сидели даже на стульях в проходе). Тётенька-билетёрша отчаянно защищала свои «ворота», но мы всё же проскочили: 3:0!

Но радость была недолгой. Только показали «Фитиль», и пробежали титры, как включили свет, и милиция начала нас отлавливать под хохот толпы. Дело в том, что это был фильм для взрослых!

Кинотеатр «Победа». Kazan Nostalgique
 

«Фантомас» вообще плохо влиял на детскую психику. Пацаны натягивали зелёные воздушные шарики на голову или рваные мамины чулки и с раскатистым «ха‑ха-ха» пугали припозднившихся девушек. С орфографическими ошибками писали угрожающие записки и бросали в почтовые ящики. Говорят, бывали случаи, когда какой-нибудь пенсионер, который и фильма-то этого никогда не видел, разворачивал тетрадный листок, а там: «Мне нужен труп, я выбрал вас! До скорой встречи, Фантомас». Ну, «скорая» приезжала, а он уже холодный с бумажкой в руке…

Народная фантазия время от времени выдавала что-нибудь кровожадное. Вдруг стали поговаривать, что в городе появилась загадочная банда, которая выслеживает девушек в красных болоньевых плащах. Убийства происходили строго в субботний вечер. Во время киносеанса на последнем ряду два парня обвязывали талию девушки струной от гитары и медленно перерезали туловище надвое. Здесь важно было выбрать момент, чтобы на экране тоже кого-нибудь убивали, и тот орал, заглушая крики жертвы. Преступники были своего рода киноманами и знали фильм наизусть. Потом, якобы, на рынке появлялись красные курточки с бурыми пятнами. А из нижней части плаща в подпольных цехах шили сумки. Ладно бы такие истории сочиняли дети. Нет, взрослые люди. И ведь в это верили! На девушек в модных красных плащах смотрели как на самоубийц. Кинозалы по субботам пустели, улицы тоже.

Вся жизнь — кино

Одно время всё мужское население страны (за исключением тех, кто не изменял Зыкиной) было влюблено в Пугачёву или Алфёрову, а женское — в Киндинова или Боярского. Им подражали и в причёске, и в одежде, и в жестах.

Парни называли своих возлюбленных Констанциями. Девушки, поплёвывая в коробочку с тушью и закатив глаза, густо накрашивали ресницы. Потом взбивали волосы, пшикались «Прелестью» и бежали, отлакированные, в кино. Фильм «Городской романс» с Евгением Киндиновым и Марией Соломиной в главных ролях вышел на экраны в 1971 году и удивил тем, что не содержал никакой идеологии. Он был просто про любовь! Один кинокритик писал: «Ранний фильм Петра Тодоровского ещё дышит интонациями ушедшей оттепели и очарованностью французской новой волной».

Да, забыл сказать про духи «Наташа» и «Быть может…» Ужас, какие пахучие. Этот запах легко приставал к одежде стоящих поблизости в трамвае мужчин. Потом жёны им устраивали скандал.

Вообще советское кино имело огромное воздействие на граждан. Стоило Татьяне Дорониной в фильме «Ещё раз про любовь» произнести несколько раз слово «чепуха» (при этом она медленно вела пальчиком по плечу главного героя по фамилии Евдокимов), как тут же миллионы девчонок подхватили это словечко и доронинскую манеру говорить с придыханием. Кстати, фильм этот в 1968 году посмотрели 40 миллионов человек! Но удивительно другое: люди его до сих пор смотрят…

Если кто-то из молодых захочет переместиться на час в прошлое и оказаться в Советском Союзе, то рекомендую посмотреть комедию Эльдара Шенгелая «Голубые горы, или Неправдоподобная история». Вы погрузитесь в атмосферу милого «совка»…

Купить Врангеля за 200 рублей

По предприятиям и институтам ходили ушлые тётки, очень похожие на спекулянтку, сыгранную Фаиной Раневской в кинокомедии «Лёгкая жизнь». Они воровато раскладывали свой товар на подоконниках в женском туалете. Это были настоящие коробейники, без которых советским модницам — каюк!

Где телогрейки и ушанки? Где серость? Молодёжь всегда одевалась модно! Заказывали обновку в ателье, шили сами. Сидели у телевизора и срисовывали покрой платьев с актрис популярной передачи «Кабачок 13 стульев».

У фарцовщиков можно было достать настоящие фирменные джинсы Wrangler, Montana, Lee, Lee Cooper, Levis. Стоили они от 200 руб­лей, а это уже зарплата начальника. Мне посчастливилось купить в рассрочку Wrangler. Тогда я всерьёз полагал, что фирма эта носит имя генерала Врангеля!

Помню, как принёс домой цветной пластиковый пакет с ковбойскими штанами. Включаю битлов и распаковываю в торжественной обстановке. Джинсы пахли Америкой и были обвешаны яркими бумажными стикерами, которые крепились к ткани степлером. Парусина, из которой шили настоящие джинсы, была настолько прочна и толста, что новые штаны можно было поставить на пол, и они — стояли! При разнашивании на местах сгибов кожа на коленках слегка натиралась. Цвет был один — индиго, покрой — клёши или полуклёши.

В 80-х годах вещевой рынок в Казани назывался «Сорочкой» и находился неподалёку от Компрессорного завода. Новых вещей здесь почти не было, могли привлечь за спекуляцию, зато бэушного — сколько угодно. Одно время в мужскую моду вошли ярко-красные и жёлтые батники на клёпках, а к ним деревянные сабо, у которых кожаный верх крепился к толстым подошвам большими медными кнопками.

Причёски в основном заимствовали из итальянских и французских фильмов. Приносили парикмахеру картинку из журнала «Советский экран» и просили сделать так же. Когда в СССР гастролировала Мирей Матье (пела она и в Казани), то хитом стала причёска «сессон». Парни отращивали волосы под битлов, «Смоки» или «Би Джиз».

Идёт такой стиляга по улице, пёстрый как попугай, и стучит своими деревянными башмаками как подкованная лошадь. От него сильно тянет модным одеколоном «Чарли», который тогда выпускала казанская фабрика «Аромат». Он закуривает финский Marlboro (зачастую в фирменную пачку вставляли болгарскую «Стюардессу») и тормозит «копейку». На него оглядываются девушки и, кажется, что нет никого на свете счастливей его!

Жизнь стоила сущие копейки

В парикмахерской на углу Свердлова и Луковского (ныне этих улиц уже нет на карте города) приходилось видеть, как взбивают в чашке пену и намыливают подбородки. Брили опасными дореволюционными бритвами Solingen, которые точили о специальный кожаный ремень. Затем, манерно оттопырив мизинец, быстро проводили по скуле, освобождая от «снега» дорожку. Крутили головой клиента и так, и сяк, оттягивали кверху кончик носа, а потом прикладывали к чисто выбритому лицу горячую салфетку. Но это было похоже на удушение! Последний штрих — обработка одеколоном, как правило, «Шипром». Специальный резиновый насосик надевался на флакон. И брадобрей, сжимая грушу как кистевой эспандер, опрыскивал клиента. Тот благоухал несколько дней!

Мой дядя — казанский стиляга Мунир Файзуллин. Середина 1960-х. В августе 1996 года, когда талибами был захвачен российский самолёт Ил-76 вместе с экипажем, Файзуллин был одним из тех, кто обеспечивал связь между пленниками и родиной. Он подготавливал их побег. Указан в титрах фильма режиссёра А. Кавуна «Кандагар».

Не знаю, по понятным причинам, сколько стоило бритьё, но моя причёска под названием «Молодёжная» обходилась моей бабушке в 15 копеек. На парикмахерскую она мне выдавала 50 копеек одной монетой, ведь на выходе стоял лоток с мороженым. Я брал либо пломбир за 19, либо эскимо за 22 копейки. В соседнем киоске покупал пакетик лимонной кислоты — 3 копейки (кристаллики приятно пощипывали язык), а 7 копеек хватало на детский билет в кино. И ещё оставалось на калёные семечки.

Напротив парикмахерской в бывшей церкви располагался кукольный театр, туда раз в месяц нас водили всем классом. На фасаде, где раньше в нишах сияли нимбами святые, кривлялись куклы — Шурале, Водяная, Буратино и какой-то Султан.

Как-то в семейном архиве я нашёл квитанцию по оплате коммунальных услуг за квартиру по улице Тихомирнова, дом 7, кв. 9. За свет и газ (вода в колонке на улице, а персональный туалет был устроен в утеплённой кладовке) бабушка платила 3 рубля 20 копеек (за телефон отдельно — около двух рублей). И это за три большие комнаты окнами в сад, где дичали китайка и малина, а весной благоухала сирень. Был ещё сарай с погребом, а там две бочки с солёными огурцами и квашеной капустой. Второй сад — «настоящий» — находился в Борисково в садовом товариществе Райсобеса. На семи сотках цвела «поляна» с клубникой, которая тогда называлась «викторией»; в теплицах созревали помидоры и огурцы; наливались чёрные бусины смородины (кустов двадцать) для варенья «пятиминутка». Молодые яблони дедушка прививал на мичуринский манер, и зимостойкие плоды, завёрнутые в бумажки, торжественно вручались родственникам.

Остановка трамвая на улице Луковского. Kazan Nostalgique
 

Кстати об удобствах. Младшая сестра бабушки, Альфия-апа, проживала с семьёй в двухэтажном деревянном доме на пересечении Волкова и Лесгафта. Он и сейчас жив-здоров благодаря волонтёрам «Том Сойер феста». Так вот, они у себя установили ванную с газовой колонкой и унитаз. Так что жили по-разному.

Большинство по субботам отправлялись с тазиком и мочалкой в баню № 7 на улицу Спартаковскую (этот район ещё называли Пески) или в старые даниловские бани на площадь Свободы. И это был почти священный ритуал с парной и двумя-тремя кружками пива с прозрачной воблой! А кто‑то, несчастный и грустный, лежал в собственной ванне. Таких, единоличников, с появлением хрущёвок лишь прибавилось…

Совсем «пустые» прилавки

Иногда бабушка брала меня с собой на работу. За ней приезжал грузовик «ЗиЛ-130». Мы забирались в кабину и отправлялись на окраину города. Бабушка по дороге проверяла торговые точки. Один летний павильон стоял на пляже Средний Кабан под Архиерейской дачей, другой на Нижнем Кабане среди столетних ив, полощущих ветви в озере. Здесь разливали в бумажные стаканчики газировку, лимонад и бутылочное пиво. Предлагали выпечку и бутерброды. Потом мы поднимались в гору, там на первом этаже хрущёвки находился магазин «Бакалея», где бабушка работала директором. Пока она просматривала накладные в своей коморке и, надев чёрные нарукавники, щёлкала на счётах, я играл на складе или в торговом зале. Стрелял в окошко по голубям горохом из самострела. Шпионил за продавщицами. Как-то случайно толкнул колонну из ящиков и разбил с десяток банок маринованных слив с надписью «Глобус». Все прилавки были заставлены венгерскими и болгарскими консервами: перцами, томатами, голубцами, охотничьим супом с колбасками… Пылились трёхлитровые банки с натуральными соками, а рыбные консервы громоздились пирамидами до самого потолка.

Дом на улице Волкова, где проживала Альфия-апа. Фото Артёма Абдуллина

За прилавком находились огромные коробы из лакированной фанеры с наименованием конфет. Всего 12 коробов. Покупатель указывал на один из них и просил взвесить, например, «Кара-Кум» сто граммов, или «Бон-Бон» — двести. Я, конечно, сам себе «взвешивал».

В зале стоял запах муки, сахарного песка, жирной подсолнечной халвы, «Северных» пряников и овсяного печенья, а ещё пахло холщовыми мешками, в которых доставляли сыпучие продукты. Лошадка привозила с утра товар. Пока грузчики разгружали телегу, я кормил её печеньем.

Несколько раз меня забирал с собой на работу бабушкин старший сын Нияз. Подсаживал на плечи, и мы отправлялись к Чеховскому рынку, где напротив сквера был гастроном. Там дядя работал в мясном отделе. В обед мы спускались в подвал. Здесь на электроплитке он готовил наваристый суп из бараньих рёбрышек. Отпирал большую, как комнату, холодильную камеру с висящими на крюках огромными тушами, покрытыми инеем. Два огромных, как секира, топора были воткнуты в пни. Один обмотан синей изолентой, это для говядины; второй — красной — для свинины.

Тихая улица под Третьей горой

Когда от кинотеатра «Победа» до посёлка Ометьево заасфальтировали мощённую плохим камнем дорогу, то она сразу же покрылась рожицами, нарисованными разноцветными мелками, и была расчерчена на квадраты «классиков». Девочки приносили с собой круглую баночку из-под вазелина под названием «Норка» и, прыгая из класса в класс, должны были её подпинывать, перемещая, в нужный квадрат. Популярны были скалки и обручи. Прыгали через натянутую резинку. Мальчишки играли здесь в футбол консервной банкой. Резиновые мячи из «Детского мира», конечно, имелись, но ведь банка громко гремит под окошками и вызывает недовольство у взрослых! Носились на великах. У многих были «Школьники» или «Салюты». Обычно их дарили на дни рождения. Взрослые ездили на «Уралах». Тогда не катались по городу просто так, чтобы растрясти брюшко. Мотались по делам: на рынок за мешком картошки-моркошки; на дачу с рейками или досками; на рыбалку с бамбуковой удочкой и сачком. Помню этих тщедушных мужиков в выцветших пиджачках, на голове — кепочка, в зубах — «Беломор».

Популярные у казанцев ларьки и летние павильоны по продаже прохладительных напитков. Даёшь Ильича, а взамен получаешь Бахуса! Конец 1950-х

Автомобили проезжали редко (за день всего два-три грузовика), поэтому на дороге с ровным покрытием и уличным освещением резвились дети. На поребрике сидели взрослые, а вечером появлялся обшарпанный стол, на котором резались в карты или забивали «козла», прихлёбывая из бидона холодное «Жигулёвское».

Популярные у казанцев ларьки и летние павильоны по продаже прохладительных напитков. Даёшь Ильича, а взамен получаешь Бахуса! Конец 1950-х

Первую иномарку я увидел на светофоре напротив «Чебуречной». Это был «мерседес» цвета морской волны. К машине рванула какая-то сумасшедшая тётенька с ребёнком на руках. «Никулин! Никулин!» — кричала она и беспардонно тыкала в него пальцем. Я пригляделся: точно Никулин. Видимо, в Казани гастролировал Московский цирк. На случай такого спонтанного проявления народной любви, у артиста имелись шторки на окнах (тонировки тогда не было), чем он и воспользовался.

По утрам школьники слушали радио

В сентябре 1970 года я пошёл в первый класс. Всё утопало в астрах и гладиолусах, и слепило от белых фартуков. Школа была старой и большой — с широкими пролётами и коридорами, где бесились чертята. Говорили, что её и построили ещё при царе, как гимназию.

Я ещё застал старые парты с откидывающейся столешницей и выемками для ручки и чернильницы-непроливашки. Первый год писали, макая перо в чернильницу, и ходили все в кляксах. Потом перешли на перьевые ручки, которые заправлялись фиолетовыми чернилами. Шариковых не было.

Школа № 5 на улице Волкова. Kazan Nostalgique

Вспоминаю, как учительница татарского языка заперла нас в кабинете и не выпускала до тех пор, пока мы не выучим «Туган тел» Тукая. Раз в месяц поодиночке заводили в фельдшерский кабинет, где заставляли глотать столовую ложку рыбьего жира.

В январе, когда Казань сковывали крепкие морозы, и дом наш начинал слегка потрескивать, ровно в 6.30 у меня просыпалось только одно ухо. Оно вылезало из-под одеяла и слушало радио. Баритон диктора неспеша (я представлял себе, что он тоже лежит под одеялом) сначала на татарском перечислял населённые пункты и сообщал температуру. Начинал с востока: «Актанышта бүген утыз сигез градус салкын…» и так постепенно приближался к Казани. Если в Актаныше — минус 37, то в Казани было — 33, не меньше. Затем диктор пояснял, при какой температуре не учатся младшие и старшие классы. И дублировал всё на русском, но моё ухо уже засыпало. Я продолжал досматривать сны…

Советские школьники конца 50-х годов ещё напоминали гимназистов дореволюционных учебных заведений. Серёжки и прочие украшения — под запретом, и никаких помад! Все должны быть строго в школьной форме. Традиционный вопрос на входе: «Где галстук?» Мальчики доставали из кармана комок красного галстука и торопливо повязывали.

А морозы стояли такие, что плевок не долетал до земли, укутанной снегом, и превращался в звонкую ледышку! Дым из печных труб, как в сказке, белыми колоннами бесшумно поднимался в застывшее небо. За окном торопливо скрипели чьи-то шаги, но закутанных фигурок не было видно — стёкла покрылись серебристыми узорами и сосульками. И даже собаки не лаяли. Лежали в сенях, как сброшенные с плеч шубы.

Дам тебе лысого с женой

Тогда почти все мальчики были филателистами. Девочки марки не собирали, они коллекционировали фантики!

Серия «XII Зимние олимпийские игры в Лейк-Плэсиде». 1980

Кто-то носил свою разрозненную коллекцию в конверте и охотно обменивался со всеми подряд. Ценилась, прежде всего, картинка, за корабль или самолёт отдавали трёх бабочек или птичек, а сверху ещё могли положить Ильича. Можно было слышать такие разговорчики: «Айда махнёмся? Чапая с тачанкой на твой крейсер. И бородатого ещё дам. Чё, хочешь лысого с женой?» (это про Маркса и Ленина с Крупской).

Редко у кого имелись большие альбомы для марок, и тогда коллекция систематизировалась по темам и странам. У такого мальчика в портфеле лежала лупа в футляре и пинцет в чехольчике. Он уже с лёгким презрением посматривал на других «коллекцио­неров».

Конечно, всё это стоило денег. Тяжёлый альбом в кожаном переплёте с пергаментом, накрывающим страницы, мог стоить 15-20 рублей. Обычно за всем этим стоял папа и руководил процессом.

Марки продавались в каждом киоске «Союзпечати», но были специализированные, где и выбор побольше, и продавец может проконсультировать. Я покупал их в киоске у музея Горького на улице Галактионова.

Одновременно с марками собирали спичечные этикетки. Таких называли филуменистами, правда, сами школьники об этом не догадывались. Этикетки можно было самому отклеивать со спичечных коробков или же купить в киоске сразу штук тридцать новеньких в пакетике.

Как-то в Казань со своим шоу приехал иллюзионист Игорь Кио. В конце представления униформа выкатывала на манеж огромную пушку, и в жерло засыпали три ведра спичечных коробков. В чёрном смокинге выходил Кио с факелом и запалял фитиль. Раздавался оглушительный выстрел, облако дыма поднималось под купол, и по рядам разлетались сотни коробков с изображением артиста и надписью: «Игорь Кио». Я изловчился и поймал! Потом этот экземпляр этикетки у меня просили обменять на серию «Решения XXV съезда — в жизнь!», но я не согласился.

СССР — родина «зайцев»

В общественном транспорте тогда платили разве что интеллигенты. Если в трамвае кассовый аппарат отрезал пассажиру билет после того, как в него бросили три копейки, то в троллейбусе большой голубой ящик работал на доверии. Можно было просто так, не бросая монету в 5 коп., оторвать себе билет. Как-то, войдя в троллейбус, я бросил в щель гайку, оторвал билет и спокойно уселся на свободное место. Вдруг на светофоре из кабины в салон вышел рассерженный водитель и, указывая на меня, сказал пассажирам: «Вот, видите, мальчик зашёл и тут же купил себе билет, а вы едете уже две остановки и ни один из вас даже не подошёл к кассе. Как вам не стыдно?»

Львовские старенькие автобусы дребезжали и пыхтели. Летом в них было, как в бане; зимой, как будто едешь в открытых санях! Зубы стучали, изо рта шёл пар. За что платить?

В общественном транспорте тогда повсюду были трафаретные надписи: «Совесть — лучший контролёр!» Если же в салон забредали редкие контролёры, то им давали дружный отпор. Так что можно сказать, что в те годы общественный транспорт в Казани был «бесплатным»!

В очередь за пищей духовной

Летним вечером местный пижон с Суконки выставлял колонку в окно и врубал магнитофон. Высоцкий появился позднее, а так, крутили «Облади-облада», «Мишель», «Плис плис ми». «Битлов» переводили, как могли, на русский и записывали под гитару. Помню, как длинноволосый Алёша с нашего двора тянул козлиным голоском: «Летом люби… Летом люби…» под мотив Let it Be.

Вообще мне кажется, что «Битлз» в СССР любили даже больше, чем в Великобритании. Да, там на их концертах визжали и сходили с ума фанатки, но у нас к ним испытывали какую-то другую любовь. Может быть, более возвышенную и одухотворённую? Их песни стали народными. Я видел самопальные портретики битлов, срисованные со «слепого» газетного снимка, которые могли висеть в спальне с Есениным, Че Геварой, Юрием Гагариным, Высоцким и даже Семёном Будённым. У одного хиппаря они были пришпилены в углу рядом с иконкой. Подслеповатой бабке он сказал, что это святые.

Из того, что продавалось в фирменном магазине «Мелодия» на Баумана, простой народ покупал пластинки с детскими сказками и радиоспектаклями (хитом продаж были песни из мультфильма «Бременские музыканты»), а ВИА «Самоцветы», «Весёлые ребята», «Пламя» и прочая дребедень, которой комсомол пытался отвлечь внимание молодёжи от зарубежных рок-групп, годами пылилась на полках. При мне мигом расхватали Робертино Лоретти, Карела Готта, Дина Рида, Валерия Ободзинского и Муслима Магомаева. Видимо, в торговую точку нагрянул ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности), и припрятанный под прилавком дефицит выбросили в продажу.

Автор пытался сыграть гимн СССР на старом пианино «Казань», но получился «Собачий вальс». Фото Андрея Потапова

Но в 1977 году всех по популярности переплюнул Давид Тухманов с альбомом «По волне моей памяти». У спекулянтов его можно было достать за червонец, хотя на конверте стояла цена — 2 руб. 15 коп.

Представить сложно, но в середине 70-х годов в «презренном совке» народ в Казани распевал песни Тухманова на стихи странствующих вагантов, Сапфо, Гёте, Шарля Бодлера, Поля Верлена, Шелли, Максимилиана Волошина! Однажды я наблюдал, как поддатый работяга, кругами приближаясь к дому, мычал, пытаясь выговорить последнее слово:

Во французской стороне

На чужой планете

Предстоит учиться мне

В уни-сер-ти-те-те… Ух!

Айда по барам!

Самым известным в Казани было легендарное кафе «Ял» со входом под большим фонарём с торца Александровского пассажа. В витринных окнах, загадочно подсвеченные, сидели посетители и смотрели на улицу Ленина. Здесь всё было культурно: гардеробщик, в холле зеркала, чистенький туа­лет. Внутри барная стойка с хорошим ассортиментом. Помню высокие «кегли» венгерского вермута и янтарное токайское вино в пузатых бутылках. Мебель и оформление стильные, в духе 60‑х. Звучала фоновая музыка. Подходила официантка в калфаке и записывала в блокнотик заказ. Мы как-то забрели сюда с приятелем и его девушкой. Взяли три порции мороженого в алюминиевых вазочках: шарики пломбира были украшены чак-чаком и политы кисленьким сиропом. И назывался этот десерт — «Вечерняя Казань». Ещё заказали три молочных коктейля и бутылку импортного сухого. Я протянул официантке пять рублей, а она мне отсчитала сдачу — рубль с копейками.

Популярный бар «Бегемот» умер вместе с Советским Союзом. Пиво — бар, жаждущих — юк!

С конца 70-х в Казани начали открываться оригинальные кафе и бары. Говорили, что интерьеры разрабатывали знатоки своего дела — эстонцы. Если быть точным, то самый первый бар со стойкой и винной картой появился на последнем этаже новой гостиницы «Татарстан». Но пускали туда только постояльцев.

Марсианский Татарстан

Всё случилось само собой. Поначалу происходящее в Москве воспринималось как интересное кино. Мы смотрели по ящику, как лязгают танки, бежит толпа, кричат, стреляют, а шахтёры стучат касками по мостовой…

Перемены почувствовались ближе, когда нам перестали платить зарплату. Я тогда работал в редакции молодёжного журнала «Идель». Помню, аванс выдавали яйцами, получку — сливочным маслом, мясом и консервами «Горбуша». Однажды нам премию водкой «выписали». Но оказалось, что это ещё хорошо! На других предприятиях расплачивались то вёдрами, то шурупами, то галошами…

Около университета ко мне подошла интеллигентного вида старушка, которая волочила сумку с полным собранием сочинений Льва Толстого и попросила за него какую-то смешную сумму, достаточную для покупки батона колбасы, бутылки молока да буханки хлеба. Видно было, что расстаётся, скрепя сердце, с книгами из семейной библиотеки.

А в трёх шагах от неё прямо в «мерсе» шоколадного цвета парни в малиновых пиджаках распивали из горла ирландский виски. Повсюду открывались кафешки с нэпманским душком и какие-то фирмы «Рога и копыта». Самоуверенные ребятки шелестели пачками зелёных купюр. Доллары были новенькими хрустящими, как будто ночью напечатанными.

Вскоре в Казани появилась молодёжь с зелёными повязками на головах и надписью «Азатлык». И вот тогда забурлило в нашем котле! Демонстрации, митинги, голодовки, совместные молитвы, петиции…

Даже собрали делегацию и поехали к генералу Джохару Дудаеву наводить мосты. Там пушки, оставшиеся от Советской Армии, осматривали. Фотографировались на фоне танков в обнимку с бородатыми абреками.

На волне подъёма национального движения в Казани появилась газета «Суверенитет». Начало 1990-х

В Казани начала выходить миллионным тиражом газета «Суверенитет». Запомнилась такая цитата: «Татарстан должен быть таким же суверенным, как ФРГ, США или планета Марс». Слава богу, пена эта быстро ушла в песок…

Фото из архива Аделя ХАИРОВА