Ромашковые вёрсты Николая Заболоцкого

Журнал "Казань", № 6, 2014

Так написал Николай Заболоцкий в один из пронизанных небесной синевой и солнцем весенних дней 1948 года. Наступившая любимая им пора была сорок пятой в его жизни, отсчёт которой он вёл с Казани.

Николай родился 24 апреля (7 мая по новому стилю) 1903 года под Казанью на ферме, где отец служил агрономом. Поэт гордился, что его отец Алексей Агафонович Заболотский (фамилия была изменена им в 1925 году со вступлением на литературный путь) много сделал для развития земской агрономической службы.

Будущий агроном оказался в Казани летом 1879 года, приехав сюда пятнадцатилетним подростком из Уржумского уезда Вятской губернии для поступления в земледельческое училище. Оно находилось в девяти верстах от города на возвышенной местности возле озера Дальний Кабан. Алексей приёмное испытание выдержал успешно и стал полноправным учащимся одного из лучших земледельческих училищ России. Как сын воина, прослужившего на царской службе и отмеченного чином унтер-офицера и воинскими наградами, он был освобождён от платы за учёбу и поставлен на казённый кошт.

В штат учебного заведения входили тридцать сотрудников, треть из них - учителя, не считая директора и инспектора. Обязательной в училище была форменная одежда. Полагалось носить сюртук из тонкого чёрного сукна с бархатным зелёным воротником и двумя рядами, по шесть штук в каждом, золочёных пуговиц с изображением герба Казани. Едва справив себе эту форму, Алексей поспешил сняться в ней в известной в Казани фотографии М. А. Вяткина на Проломной улице. И вскоре фотокарточка была отправлена с дарственной надписью старшей сестрёнке: «Драгоценнейшей моей сестрице Елизавете Агафоновне Заболотской от брата вашего Алексея Агаф. Заболотского».

Уржумский подросток чувствовал себя здесь словно в раю - всё утопало в зелени, кругом цветники, ухоженные газоны, широкая центральная аллея, обсаженная сиренью и липами. Не зря местная интеллигенция прозвала эти места Данией под Казанью. Посреди обширной территории выделялось красивое каменное двухэтажное здание училища. На его первом этаже размещались классы, кабинеты и огромный паркетный зал. В полуподвальном помещении были расположены шинельная и столовая.

При училище имелись больница, почтовая станция, конюшни, хлева, сыроварня, теплицы, мастерские, водокачка, пасека и большой фруктовый сад. К нему примыкала сельскохозяйственная ферма, граничившая с берёзовой рощей - любимым местом гуляний и пикников казанских дачников.

Алексей Заболотский учился жадно, с упоением. Всё для него здесь было важно, даже игра на балалайке или гитаре.

По случаю окончания училища он вновь запечатлелся в русской фотографии А. В. Никитского на Проломной улице, и новый свой портрет в форменном мундирчике с фуражкой на голове вновь подарил сестре Елизавете, работавшей земской учительницей в родном уезде.

Но тут началась война, и учёного-управителя Заболотского призвали на военную службу. После неё он стал работать по специальности в частных имениях и экономиях, пока не утвердился на показательной сельскохозяйственной ферме Казанского губернского земства. Она располагалась в пяти верстах от Казани за Кизической подмонастырской слободой и слободским кладбищем. Рядом с ними по правому берегу Казанки, за заливными лугами, принадлежавшими некогда царской казне, находились пригородные деревни и слободы Бишбалта, Ягодная Поляна, Гривка, Козья, Ново-Ивановская и Ново-Савиновская стройки, населённые в основном бобылями, то есть крестьянами, вынужденными кормиться наёмным трудом.

Кизическая слобода получила своё название от Введенского мужского монастыря, основанного на правобережье реки Казанки на бывших черемисских землях по настоянию Патриарха Московского и всея Руси Адриана в 1687 году в память о девяти мучениках, пострадавших за христианскую веру в малоазийском городе Кизике. Патриарх подарил новому монастырю на вечное хранение древнюю икону, инкрустированную частицами мощей этих святых мучеников. В честь главной святыни монастырь нарекли Кизическим, а всю прилегающую местность стали называть Кизической слободкой, в просторечье Хижицами.

На монастырском кладбище хоронили самых известных горожан - губернаторов, городских глав, именитых купцов и учёных. Тут нашёл последнее успокоение скончавшийся 30 декабря 1798 года тайный советник князь Семён Михайлович Баратаев из рода грузинских царей, в течение восьми лет состоявший Казанским генерал-губернатором и правителем Казанского наместничества. На этом же кладбище были похоронены дед писателя Льва Николаевича Толстого Илья Андреевич, казанский губернатор 1815-20 годов, поэт Гавриил Петрович Каменев, первый директор императорского Казанского университета Илья Фёдорович Яковкин, попечитель Казанского учебного округа Николай Михайлович Мусин-Пушкин. Здесь находились семейные захоронения купцов Дрябловых, Котеловых, Хворовых, Мергасовых, Вениаминовых-Башариных, Каменевых…

В конце 1880‑х годов к соседствующим Козьей слободе и Кизической слободке была проложена дамба, названная Кизической. С прокладкой конно-железной дороги, а затем трамвайных путей слобода и слободка вошли в черту города. К началу XX века Козья слобода состояла из трёх улиц и нескольких переулков, застроенных одноэтажными деревянными домами. Центральная улица одновременно приходилась частью старого Царёвококшайского тракта, ведущего к Седмиозёрскому и Раифскому монастырям, основанным, как и Кизический, на некогда населённых марийцами землях.

Монастырская земля Кизического монастыря аккурат упиралась в полевые и луговые угодья, арендованные губернским земством у удельного ведомства для своей сельскохозяйственной фермы. Далее располагались наделы бывших удельных крестьян деревни Караваевой и села Борисоглебского.

За Кизическим монастырём начинались угодья сельскохозяйственной фермы. Она занималась полеводством, огородничеством, садоводством, луговодством, а также пчеловодством, птицеводством, молочным и племенным скотоводством. Все сельскохозяйственные работы здесь стремились вести по передовой технологии, новой земледельческой техникой и орудиями. На ферме добивались хороших урожаев ржи, овса, гречихи, семенного клевера. Выращенные овощи, а также молоко, сливочное масло, сметану, сыр и мёд поставляли в земские учреждения Казани и городские рынки.

В самом начале лета 1902 года на ферму к одному из служащих приехала молодая учительница из Вятской губернии Лидия Андреевна Дьяконова. Она приходилась дочерью уволенному со службы мелкому чиновнику Уржумской почтовой конторы Андрею Ивановичу Дьяконову.

На ферме и познакомилась скромная двадцатитрёхлетняя девушка с большими серыми глазами и тёмно-русыми косами с тридцативосьмилетним Алексеем Заболотским, ставшим к тому времени управляющим фермой. Он был высок, виден собою, с красивой чёрной шевелюрой и светло-рыжей бородой на два клина, ходил в поддёвке и русских сапогах. Алексей Агафонович заприметил её среди молодых сельских учителей, приехавших на курсы при ферме для пополнения запаса своих агрономических знаний. После занятий они нередко собирались вместе, устраивали вечеринки с пением песен и романсов. Трудно сказать, что подтолкнуло Алексея Агафоновича и Лидию Андреевну, двух разных по возрасту, характеру и воспитанию людей, друг к другу. Но когда Заболотский зашёл к своему служащему Дьяконову просить руки его сестрицы Лидии, согласие было получено. Как брат, Михаил Андреевич понимал, что лучшего при её положении ждать не приходится.

Свадьбу решили не откладывать, и вскоре новобрачные обвенчались. Косы невесте перед тем, как идти ей в церковь, заплела сестра Ольга.

После венчания новобрачные направились на наряженных лошадях в казённую квартиру Алексея Агафоновича. И началась для Лидии Андреевны новая жизнь.

Первое время Заболотские жили дружно. Алексей Агафонович называл свою супругу Лидой, Лидочкой, а она его из уважения - только по имени и отчеству. После едва минувшей за Пасхой недели святых жён мироносиц, отмечаемой молодожёнами в честь известных в Священной истории женщин, служивших Спасителю при его земной жизни чистыми, любящими и преданными сердцами, у них родился первенец, сын. Случилось это на Егорьевской неделе, в четверг, в самое начало на ферме главного сева овса. Весна в тот год выдалась ранняя, и управляющий распорядился ещё с середины месяца провести на полях вспашку под яровые культуры, через неделю наступила посевная. По житейскому опыту Алексей Агафонович знал, что может произойти похолодание, потому торопил занятых на севе работников. И своего новорождённого сына он уже на следующий день повёз вместе с Лидией Андреевной крестить в Варваринскую церковь, к приходу которой был приписан ещё со времён воинской службы. Спешка его объяснялась и народным поверьем, что у некрещёных детей нет подлинной души, а только «пара», как у животных.

Варваринская церковь находилась на другом конце города, его северо-восточной окраине. В 1779-1780 годах её возвели на месте загородного дома казанского вице-губернатора Кудрявцева в честь святой великомученицы Варвары для нужд расположенного неподалёку Арского кладбища. Освятил храм известный обличитель самозванца Пугачёва казанский митрополит Вениамин. Подвергшаяся в 1901 году перестройке по проекту епархиального архитектора Малиновского и отделанная в псевдорусском стиле церковь внешне своей архитектурой напоминала образ библейского ковчега, твёрдо и верно прокладывающего свой курс к спасению сквозь бушующие волны житейского моря.

Заболотским предстояло выбрать имя младенцу. Его обычно нарекали в церкви по названию святого, память которого чтилась ею в день крещения. По православному календарю намечался Никола вешний, весенний день памяти святителя Николая, необычайно популярного в народе. Едва ли не половина русских храмов посвящалась ему. Икона Николая Чудотворца считалась заступницей и покровительницей русского народа. Именно она сопровождала уржумское ополчение в походе вместе с Агафоном Яковлевичем Заболотским в 1856 году на помощь Севастополю. Имя Николай переводилось с греческого языка как «побеждающий народ». Ещё одной причиной выбора Заболотским этого имени для своего сына было то, что через две недели отмечался день рождения самого царя Николая II, о котором постоянно напоминала часовня на пруду Кизического монастыря, установленная по случаю его счастливого избавления от покушения в 1891 году в Японии. К тому же в 1903 году Россия отмечала 290‑летие царствования Дома Романовых.

Священник Варваринской церкви троекратно осенил крестным знамением младенца Заболотских, наречённого им Николаем, помолился Господу и троекратно погрузил ребёнка в освящённую воду.

В метрике Варваринской церкви за 1903 год под номером двадцать восемь появилась надпись: «Вятской губернии города Уржума мещанин Алексей Агафонович Заболотский и его законная жена Лидия Андреевна, оба православного вероисповедования, сын их Николай рождён апреля двадцать четвёртого, крещён двадцать пятого».

Так днём ангела для первого сына супругов Заболотских стало 9 мая, несущее имя святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских. Они не знали тогда, что год его рождения войдёт в историю человечества как начало покорения воздушного пространства, когда впервые поднялись в небо на биплане авиаторы братья Орвил и Уилбур Райт.

Служебные дела Заболотского шли вполне благополучно. К ежегодному жалованью в 733 рубля он регулярно получал «наградные». Губернский агроном ставил в управе вопрос об увеличении жалованья управляющему фермой до тысячи рублей в год. В высокие дела мира сего Алексей Агафонович предпочитал не вмешиваться и жил интересами своей непосредственной работы. В 1905 году его стараниями открылись при ферме метеорологическая станция и пчеловодческие курсы, на которых он сам стал вести занятия. Вот тогда судьба свела Заболотского с руководителем таких же курсов в Каймарской волости Казанского уездного земства Владимиром Алексеевичем Хлебниковым, проработавшим с 1898 года управляющим первым Казанским удельным имением, гласным губернского земского собрания. Это был отец будущего поэта Велимира Хлебникова.

Супружеская жизнь Заболотских не была лёгкой. Алексей Агафонович, выросший в семье с домостроевским укладом, старался теперь и сам придерживаться таких же порядков. Он был умеренно религиозен, любил во всём порядок и семью стремился держать в строгости. Это задевало Лидию Андреевну, натуру прямолинейную и восторженную, любившую стихи и сочувствовавшую революционным идеям. Несходство характеров и взглядов на жизнь нередко приводило к семейным размолвкам и ссорам. И когда муж повышал на неё голос, требуя порядка, ей, бесприданнице, казалось, что тот укоряет её за бедность. Она жаловалась родным на свою нелёгкую судьбу. Настоящую радость доставлял лишь подраставший сын Коленька с его милой наружностью, белокурыми, немного вьющимися волосами, белой кожей с румянцем и пухленьким тельцем, распространявший вокруг себя искреннюю любовь.

Между тем их семейство увеличивалось: родилась дочь, получившая при крещении в Варваринской церкви имя Вера, а два года спустя появилась на свет ещё одна девочка. При крещении в церкви пригородного села Сухая Река её назвали Марией. Это произошло накануне дня почитания Казанской иконы пресвятой Богородицы, отмечаемой в память о явлении этой великой святыни в 1579 году в Казани девочке Матрёне Онучиной.

В большие церковные праздники супруги Заболотские старались непременно посетить Кизический монастырь, полюбившийся им как место отдохновения от мирских забот и очищения души. Его окружали сосновый бор и берёзовая роща, озеро и пруд с посадками липы на берегу. Эта местность превратилась в желанный маршрут прогулок Лидии Андреевны с подраставшими детьми. Увиденные здесь Колей берёзы будут сопровождать его потом всю жизнь. Какими‑то невидимыми нитями они окажутся связанными для него с личной и литературной судьбой.

В зелени деревьев, кустарников и цветников утопал и деревянный двухэтажный дом, на первом этаже которого располагалась квартира Заболотских. А второй этаж был отдан под классы для занятий со слушателями курсов при ферме. Из окон квартиры Коля наблюдал за переменами погоды, даже за пугающей молниями и громом грозой. Став поэтом, он посвятит ей несколько своих стихотворений, а в одном из них - «Грозе» - признается:

Для его мамы Лидии Андреевны сделалось правилом на прогулки с детьми по ферме и окрестностям Кизического монастыря брать с собой книги для чтения, чаще всего народные и литературные сказки. Как у бывшей учительницы, у неё возникло желание, чтобы её малыши как можно быстрее научились читать, а затем пристрастились к чтению. Таких же взглядов придерживался и Алексей Агафонович, обладавший врождённым крестьянским уважением к науке и книгам. В его кабинете появился массивный книжный шкаф с литературой по агрономии и пчеловодству. Он всерьёз принялся за устройство домашней библио­теки. Помочь ему в этом предложил сосед по дому преподаватель Михаил Павлович Давыдов, имевший большое собрание разнообразной литературы и часть книг из него подаривший ученической библиотеке. Заболотскому была подарена написанная им самим брошюра «Беседы по земледелию», изданная в Казани в 1903 году. Не без его влияния молодожёны Заболотские подписались на издававшийся в Петербурге иллюстрированный журнал для семейного чтения «Нива», выпускавший в качестве бесплатного приложения серийные книжки «Универсальной библиотеки». Многие из них после старательного переплетения заняли достойное место в книжном шкафу Заболотского. Лидия Андреевна с удовольствием помогала пополнять библиотеку мужа.

Многое важное в жизни отца было связано, как замечал подраставший сын Коля, со словом «Казань». Из Казани к Алексею Агафоновичу приезжали земские чиновники. Когда туча приходила с громом и молнией, то Коле казалось, что она как раз из Казани и явилась.

Ему не терпелось увидеть Казань. По словам отца выходило, что это огромный город, и «Казан» по‑татарски означает «котёл». Наконец, в одну из поездок по делам в Казань Алексей Агафонович взял с собой подрастающего Колю, чтобы сфотографироваться. Он выбрал для этого самое модное в городе центральное фотографическое ателье Соломона Семёновича Фельзера на Воскресенской улице.

Царёвококшайский тракт и Кизическая земская дамба, ведущие в Казань, были полны извозчиков. Мелькали резвые лихачи и тяжёлые кареты, шли, поскрипывая, пахнущие дёгтем обозы с хлебом, пенькой и шерстью. С длинной дамбы открывался обширный вид на город. Справа открывался взору памятник в форме усечённой пирамиды с крестом наверху, сооружённый над прахом русских воинов, павших при осаде и взятии Казани в 1552 году. За памятником в синей дымке вдали проступали очертания монастыря на Зилантовой горе, получившей такое название, по татарским преданиям, из‑за обитавшего здесь джилана, то есть змея-дракона.

- Вот он, кремль‑то! - молвил Алексей Агафонович, ткнув кнутовищем вверх.

Коля вскинул голову, и на холме правого берега Казанки увидел белокаменный Казанский кремль. Левее его стен и башен, на возвышенности, тянулись большие каменные дома, вытягивались вверх сверкавшие золотом церковные купола. Он уже знал от отца, что река Казанка впадает в Волгу. Внизу от кремля, ближе к Волге, жались друг к другу мелкие деревянные дома, а ещё дальше различались Татарские слободы с узкими башенками минаретов.

За дамбой начинался город. От кремлёвского холма брала начало главная улица города Воскресенская, получившая такое название от располагавшейся на ней церкви. Тарантас подпрыгивал по булыжной дороге. Дома по улице пошли белые, двухэтажные, под зелёными и красными крышами. Там и сям пестрели вывески административных зданий, дорогих ресторанов, гостиниц и магазинов. Всю правую часть первого квартала улицы у кремля занимало двухэтажное здание Гостиного двора, второго квартала - длинное двухэтажное здание духовной семинарии. За ней возвышалось величественное здание Петропавловского собора, одного из самых красивых сооружений в городе, возведённого в честь пребывания в Казани императора Петра I в 1722 году. При нём казанская земля была превращена в Казанскую губернию. Завершал Воскресенскую улицу ансамбль зданий императорского Казанского университета.

Фотография Фельзера находилась в самом центре Воскресенской улицы, в Чернояровском пассаже. Павильон для съёмок располагался на втором этаже. В центре его стоял громоздкий фотоаппарат на деревянном штативе. Подчёркнуто любезный фотограф предложил Алексею Агафоновичу сфотографировать мальчика у деревянной скамейки с разбросанными на ней листочками бумаг. Не снимая новеньких хромовых сапог с ног Коленьки, он усадил его на специальную деревянную подставку, помог положить левую ногу на правую, дал в левую руку незамысловатый предмет, отошёл к массивному фотоаппрарату и попросил застыть на минуту. А потом они условились с Алексеем Агафоновичем, к какому сроку прийти за фотокарточкой.

Спустя годы снимок будет передан отцом повзрослевшему сыну, а запечатлённая на нём обувь попадёт в его стихотворение для детей «Хорошие сапоги», вышедшее в 1928 году в Ленинграде отдельной книжечкой.

От фотографии Фельзера было рукой подать до здания губернской земской управы. Оно находилось на соседней Черноозёрской правой улице, выходящей к Державинскому саду с бронзовым памятником великому поэту и государственному деятелю, земляку казанцев. Казанское губернское земство по праву считалось одним из крупнейших и деятельных в России. Оно активно участвовало в развитии народного образования в крае, заботилось о повышении квалификации земских учителей и врачей, организовывало всевозможные курсы и школы для земских работников и крестьян.

Перед губернским земским собранием Заболотский держал ежегодный отчёт о деятельности управляемой им фермы и работе школы при ней. В составленном им отчёте за 1908 год ему, как всегда, было что сказать. Но новому губернскому агроному Юргенсу, кому по должности подчинялся Алексей Агафонович, полученная за отчётный год фермой прибыль показалась незначительной. У него сложилось мнение о нецелесообразности земских затрат на ферму из‑за плохой почвы арендуемой для неё земли, и он склонялся к мысли о её переносе на другое место. Заболотский не разделял этих взглядов, обратился за поддержкой в губернскую земскую управу. Но оттуда 15 февраля 1909 года последовало распоряжение о его отстранении от должности и определении страховым агентом по четвёртому участку Мамадышского уезда.

Алексей Агафонович глубоко переживал случившееся. Тем тяжелее это было для семьи, увеличившейся в день его именин 17 марта вторым сыном, Алексеем.

После крещения Алёши в церкви села Караваево и празднования тридцатилетия Лидии Андреевны Заболотские переехали в незнакомое фабричное село Кукмор Мамадышского уезда.

Село возникло в конце XVII столетия с открытием здесь медеплавильного завода купцом Сергеем Еремеевичем Износковым. Такое название оно получило от располагавшегося некогда ниже по течению реки Нурминка большого марийского поселения. После переселения его жителей в другие места их земли отошли ясачным татарам деревни Таишевой Арской дороги. Предприятие просуществовало недолго, закрылось из‑за скудности местных залежей медных руд. Но разросшееся село постепенно превратилось в центр кустарных промыслов всей Казанской губернии. В 1860-70‑е годы крестьяне Комаровы открыли здесь одну из первых валяльных фабрик, построив для неё кирпичный дом, украшенный резьбой. Одновременно появились валяльная фабрика братьев Родионовых, канатно-верёвочное предприятие Володиных.

В Кукморе обосновались хорошие столяры, маляры, кузнецы, бондари, портные, колесники. Сразу несколько мастеров мастерили из меди кумганы, подносы, рукомойки, тазы, дверные ручки и даже самовары. Здесь делались знаменитые на всю Россию белые узорчатые валенки с красными ягодками из цветного сукна на голенищах, поярковые сапоги с мушками.

Алексей Агафонович занимался здесь страхованием крестьянских и земских строений, составлял окладные листы страхового сбора по селениям и именные списки плательщиков, участвовал в разработке противопожарных мер. В участок Заболотского входили не только русские, но и марийские, удмуртские и татарские поселения.

Заболотскому было назначено годовое жалованье в семьсот рублей, полагалось ещё четыреста руб­лей разъездных и сто рублей канцелярских. Но он не переставал тосковать по прежней любимой работе и не хотел мириться с её потерей. Через год выяснилось, что Заболотский был прав в своём споре с Юргенсом относительно непродуманных нововведений на ферме, и всё вернулось там на круги своя. Но его возвращение туда уже не представлялось возможным. Понимая это, Алексей Агафонович просил себе в губернской и ближайших уездных земских управах другую работу по специальности, но безуспешно. Тогда он решился обратиться с такой просьбой в уездную земскую управу соседнего с Мамадышским Уржумского уезда Вятской губернии. С её новым председателем А. С. Депрейсом они знали друг друга по земским делам в Казани. Ответ от него не заставил долго ждать: Заболотскому предлагалось место участкового агронома в сёлах Лаж или Сернур Уржумского уезда на его выбор. И в семье после рождения третьего сына Александра 4 июня 1910 года и его крещения причтом Петропавловской церкви села Кукмора начали готовиться к новому переезду.

В феврале 1911 года Заболотские переехали на новое место жительства. На этот раз он оказался более приятным, чем в Кукмор: ведь Уржумский уезд был для Алексея Агафоновича родным. Новым местом своего назначения после некоторых колебаний он выбрал волостное марийское село Сернур.

Так завершилась младенческая часть детства будущего большого поэта Николая Заболоцкого, вобравшая казанские и кукморские годы. Отрочество и первые лета юности его пройдут в селе Сернуре и городе Уржуме Уржумского уезда Вятской губернии (ныне районные центры Республики Марий Эл и Кировской области), ставших для него настоящей поэтической родиной. В русскую поэзию он войдёт после окончания педагогического института имени Герцена в Ленинграде как непревзойдённый певец родной природы, встав в один ряд с Державиным, Баратынским и Тютчевым. Заболоцкий прославится также лучшим стихотворным переложением «Слова о полку Игореве», а большинству читателей станет известен по любовной лирике, особенно по стихотворениям «Признание» и «Можжевеловый куст» из цикла «Последняя любовь», звучащим и как романсы.

В родимой Казани ему побывать больше не довелось. Правда, она напоминала ему о себе не раз. В Сернуре у Заболотских любил гостить племянник Алексея Агафоновича, приходящийся его детям двоюродным братом Николай Попов, учившийся в Казанской художественной школе. Коле он запомнился игрой на мандолине и гитаре и исполнением старинной казанской студенческой песни:

Исключённый из художественной школы за связь с социал-демократами Попов учил рисованию в Уржумской женской гимназии. В Уржумском реальном училище, куда родители определили Колю после окончания Сернурского начального училища, среди его учителей оказались окончившие императорский Казанский университет педагоги, в частности, Влади­слав Павлович Спасский и Иван Сидорович Баймеков, преподававшие первый - историю, а второй - русский язык и словесность.

Друг юности Николая Заболоцкого по Уржуму Михаил Касьянов был одним немногих, с кем будущий поэт делился своими казанскими детскими впечатлениями. Учась в Петрограде в педагогическом институте, он писал в Москву, куда тот подался получить медицинское образование: «Сегодня я вспомнил моё глубокое детство. Ёлку, Рождество. Печка топится. Пар из дверей. Мальчишки в инее.- Можно прославить?

Лежал в постели и пел про себя:

Рождество твое Христе Боже наш…»

Не могли забыться им и детские наблюдения из окон казанской квартиры за появлением в предрождественских сумерках первой звёздочки на небе, наряжение домашней Христовой ёлки с Вифлеемской звёздочкой на макушке. Память же о звёздном небе над Казанью отзовётся в 1929 году в его стихотворении «Меркнут знаки Зодиака»:

В его поэзию затем постепенно вошли вызвавшие у него когда‑то в детском сердце восхищение здешний зелёный шум леса, разноцветье полевых цветов, пышный осенний наряд природы, перелёт птиц, первый снег, журчание талых вод. Вместе с окружившей впоследствии в отрочестве и юности неброской, но щемящей душу природой средней полосы России они, как отметит поэт в стихотворении «Я воспитан природой суровой», сыграли важную роль в формировании его личности:

Как в услышанных тогда от мамы в сказках, в своей лирике Николай Заболоцкий будет нередко напрямую обращаться к деревьям, травам, животным, солнцу, грозе, временам года, а в стихотворении «Голубиная книга» заметит:

В его сердце навсегда поселилась грусть по местам казанского детства. Покинув их навсегда, он мог бывать здесь потом только в стихотворениях. Конечно же, ему мечталось хоть раз побывать ещё в городе, который по праву считали также родным почитаемые им поэты Державин, Баратынский и Хлебников. Перечитывая их произведения, Заболоцкий невольно пытался найти в них казанские истоки и созвучные сердцу впечатления. Некоторые из друзей его юности, прознав об этом, старались дарить ему по случаю книги их стихотворений. «В букинистических магазинах я нашёл поэмы Хлебникова «Ночь в окопе» и «Зангези» и подарил их Николаю Алексеевичу,- вспоминал ленинградский литератор И. М. Синельников.- Обрадовался он также и другому моему приношению - томику Державина». «Спасибо за милое письмо и книги. Книжечка Баратынского доставляет мне много радости,- благодарил поэт жену Екатерину Васильевну из исправительно-трудовых лагерей в Сибири, где оказался в 1938 году по ложному обвинению в контрреволюционной деятельности и якобы участие в троцкистско-бухаринской группе ленинградских писателей.- Перед сном и в перерывы я успеваю прочесть несколько стихотворений и ношу эту книжечку всегда с собой».

Потом он ей напишет: «По дороге на работу и обратно стараюсь ходить один, наблюдаю природу, и это доставляет мне величайшее наслаждение».

Эти наблюдения и воспоминания о природе детства и отрочества дарили ему тепло и радость души, оберегали от суровой действительности, спасали от духовной и физической смерти.

Уже после освобождения из сталинских лагерей и возвращения в 1946 году в литературу Николай Заболоцкий не раз возвращался в памяти и стихотворениях в места детства и отрочества. Так в его лирике родился символический образ поэтической страны, названной им государством ромашек, краем чудес и живых растений, послужившей исходным образом родной природы вообще и большой Родины. Наряду с Казанью она вобрала в себя Сернур и Уржум, а также город Вятку, где состоялось его первое выступление в печати как начинающего литератора.

От соприкосновения в детстве с марийским язычеством, под влиянием философских взглядов Платона, Сковороды, Гёте, Хлебникова, Тимирязева, Вернадского, идей Циолковского об универсальности разума Николай Заболоцкий склонялся к мысли о родстве человека, растений и животных, их способности перевоплощаться друг в друга. В «Завещании» он написал:

Поэт пришёл к убеждению, что человек не уходит навсегда в небытие, непременно обнаружит себя в природе, утверждая вечность жизни на земле. А потому в том же стихотворении он заявил о своём новом возвращении в этот мир после своей смерти:

Недолгую земную жизнь отпустила судьба Николаю Заболоцкому. Он умер в пятьдесят пять лет, 14 октября 1958 года, и был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище - некрополе лучших людей России. На его надгробии были выбиты надпись: «Поэт Н. Заболоцкий. 1903-1958» и силуэты растений, как бы запечатлевших его улыбку.

В нынешнем городе-мегаполисе Казани, наверное, единственным местом, сохранившим память о поэте-земляке, является Варваринская церковь, где его крестили и нарекли именем Николая‑чудотворца. Экскурсоводы с гордостью показывают её туристам - ведь храм имеет отношение к судьбе ещё одного выдающегося казанца - артиста Фёдора Ивановича Шаляпина, который пел здесь мальчишкой в церковном хоре. А на месте бывшей губернской земской сельскохозяйственной фермы, где родился поэт, высятся теперь многоэтажные корпуса одного из новых микрорайонов. Нет уже двухэтажного деревянного дома, в котором квартировали родители, не осталось и следа от окружавших его деревьев, кустарников и цветников. Исчезли вместе с Кизической слободой памятный для него сосновый бор, прозрачные озёрца с холодной водой, монастырский рыбный пруд с купальней, церковно-приходская школа, часовня с колодцем, кузница, конный двор, примыкавший лес и даже снившаяся ему берёзовая роща. От Кизического монастыря остался лишь главный корпус, и в нём, как когда‑то, вновь проходят службы. На месте монастырского кладбища разбит теперь, как бы в продолжение жизни поэта, парк. И в нём с весны расцветают цветы, а летом, говорят, поют соловьи. Именно сюда теперь устремляются поклонники поэзии Николая Заболоцкого, чтобы послушать мелодии «одиноко стоящих растений», «деревьев‑виолончелей и деревьев-дудок», «говор листьев» и даже «хохот незабудок». И чтобы научиться смотреть на окружающую природу и мир его глазами.

Бушков Руслан Аркадьевич - кандидат исторических наук.