Союз рептилий

Журнал "Казань", № 8, 2013

Из архива Василия Аксёнова

Материалы из американского архива Василия Аксёнова с 2011 года публикуются в московских журналах «Октябрь», «Знамя», «Вопросы литературы». Регулярно публикуются они и в журнале «Казань». В настоящем номере вниманию читателей предлагается эссе Василия Аксёнова «Союз рептилий»¹. Это отклик на увиденные в вашингтонской новостной телепрограмме эпизоды юбилейного пленума Союза писателей СССР, членом которого Василий Аксёнов был восемнадцать лет (с 1961 года). А в 1979-м добровольно вышел из него в знак протеста против исключения из Союза писателей молодых участников неподцензурного альманаха «Метрополь» Евгения Попова и Виктора Ерофеева. Он не мог поступить иначе, потому что был одним из организаторов альманаха и негласным лидером коллектива его авторов. Это эссе в 1985 году было напечатано в эмигрантском периодическом издании «Страна и мир» и до сих пор было практически недоступно российскому читателю.


В американских теленовостях вдруг возникает нечто миражное, полузабытое: сцена Большого Кремлёвского дворца с её центральными и боковыми ложами и трибуной. В ложах стоят пожилые люди, все повёрнутые в одном направлении, кисти рук в мерно пульсирующем движении. Там, куда они все смотрят, с исключительной медлительностью появляется цепочка таких же, как все присутствующие, стариков, ведомая одним из них. Кисти рук движущихся тоже слегка трепещут.

Юбилейный пленум Союза писателей СССР, посвящённый пятидесятой годовщине создания этой уникальной в истории человеческой культуры творческой организации. Да, уже полста. Судьбоносный. Как нынче любят говорить. 1934 год завершился выстрелом в лидера ленинградских большевиков Сергея Кирова. Именно тогда был провозглашён социалистический реализм с его призывом отражать действительность в её исторической перспективе, то есть не такой, какая она есть, а такой, какой ей следует быть согласно решениям партии. Тогда же был утверждён философский статус советских писателей как «верных подручных партии». То есть участников определённого мистического ритуала.

Вперившись в телевизор, я пытался различить знакомые лица. Никого, кроме нежно рукоплещущего Айтматова, различить не смог. Что за чёрт, куда же все подевались,- даже Марков² не бросается в глаза, не говоря уже о Михалкове. Переключил на другой канал, авось, тоже покажут историческое действо. Не ошибся, показали, но опять, кроме Айтматова, никого не могу различить на трибуне, ну вот. Правда, немного Бондарев, ну вот, правда, в первых креслах фронтовая фурия Юлия Друнина - и больше нет знакомых лиц; тёмно-серая пиджачная масса, отягощённые соцреализмом, неотчётливо вылепленные лица. В лучшем случае можно было бы в жанровом смысле отобрать из них команду пенсионеров-доминошников из тех, что, умеренно покряхтывая, сидят день-деньской в Тимирязевском парке, задавая друг другу сакраментальный вопрос: «У кого шестёрка, товарищи?»

Позднее в газете встретились отрывки из речи главного человека на этом собрании, его основные, так сказать, мысли. «…Создавать возвышенные образы наших современников, пламенных патриотов… отражать вдохновенный труд советских ­людей… воплощать в жизнь мудрые решения партии…» По-английски эти неизменные, пятидесятилетней давности заклинания звучали совершенно несусветно.

Больше всего я был, однако, обескуражен явным недостатком знакомых лиц. Всё-таки я был в составе этого союза в течение восемнадцати лет, покинул его всего лишь пять лет назад, достаточно хорошо ещё помню обитателей президиумов; куда они все подевались? Может быть, в ходе текущего развития Михалков стал похож на Кузнецова, а тот, в свою очередь, на Стаднюка, а все вместе - на писателя Шундика?

В глубины зала заглянуть в течение полуминутного телевизионного сюжета трудно, а ведь там, в этих темноватых глубинах, могли сидеть и те ещё оставшиеся немногие «с лица необщим выражением». Быть там, в этой однородной, почти неразличимой массе. Трепетать дланями вместе со всеми? Б-р-р, страшно об этом даже и подумать, а ведь были времена…

Были времена, когда я страстно жаждал вступления в этот Союз, когда едва ли не с благоговением принимал из рук председателя Приёмной комиссии Сергея Антонова стильную членскую книжечку. Даже не верилось: вот я, вчерашний молодой врачишка, стал настоящим профессиональным писателем, членом Союза. Начинались 60-е годы.

В те времена, хотя фразеология официальных заклинаний была всё той же, всё-таки трудно было не различить в президиуме отдельные индивидуальности, хотя сногсшибательного нашего председателя Константина Федина³, известного под кличкой «чучело орла»; или луноликого Александра Твардовского, или массивного, бывшего Серапионова брата Николая Тихонова, или Константина Симонова с его под-хемингуэевским шиком, или хрупкого лесовичка Константина Паустовского, или косолапого, полного иронии Павла Нилина, или даже полумифического парижанина Илью Эренбурга, или даже (в этом случае слово «даже» идёт с обратным эренбурговскому смыслом) драматурга Георгия Мдивани, с именем которого связан один из шедевров внутрисоюзного фольклора: «Искусству нужен так Мдивани, как заду ржавый гвоздь в диване»,- словом, индивидуальностями Союз был в те годы довольно богат, несмотря на то, что все эти индивидуальности проходили по разряду «подручных партии».

Однако в начале шестидесятых Союз начал меняться, в него вливалось наше поколение. Старая сталинская гвардия, несмотря на присутствие в её составе людей талантливых и профессионально искусных (не откажешь ведь в профессионализме даже и Федину, автору романа «Города и годы»), уже сказала своё слово. После первого в истории литературы соцреализма бунта, связанного с выпуском альманаха «Литературная Москва» (бунт был поднят именно «сталинской гвардией», а не какими-то диссидентами), писатели старшего поколения дружно предали Пастернака, почили на лаврах взаимопривязанности, взаимо-позора. Желанной тишины, однако, партия не добилась. Выразительно молчал Эренбург (не прошло и трёх лет, как стали выходить его знаменитые мемуары), Твардовский уже начинал перетряхивать старьё «Нового мира», дерзили время от времени «окопники» в лице Бондарева и Бакланова, а самое главное - ежедневно (не в переносном, а в буквальном смысле) появлялись новые писатели из числа людей, не достигших и тридцатилетнего рубежа, то есть по-настоящему молодые писатели.

Такого бурного омоложения своего состава Союз писателей не знал ни до, ни после. Мощно вломился через резные дубовые двери похищенного у графа Олсуфьева особняка на Поварской (ныне Воровского⁴) отряд бунтарей-поэтов во главе с Евтушенко и Рождественским (подумать только, даже ведь и Роберт, нынешний трижды секретарь-лауреат, в то время считался бунтарём), за ними ввалились Вознесенский, Ахмадулина. Окуджава (и это несмотря на фельетоны в газетах и обвинения в мелкобуржуазном хулиганстве). Потом Коржавин⁵, Юнна Мориц, Куняев, Панкратов, Хабаров, Кашежева, Луговой и прочие, и прочие, включая и шваль вроде Фирсова и Чуева.

Вот имена молодых писателей, принятых в Союз в самом начале шестидесятых годов. Анатолий Гладилин (эмигрировал в 1976 г.), Анатолий Кузнецов (не вернулся из загранкомандировки, умер в Лондоне в 1979 г.), Владимир Максимов (выехал из СССР в 1974 г. и был лишён советского гражданства), Владимир Войнович (выехал из СССР в 1984 г., лишён гражданства), Георгий Владимов (выехал в 1983 г., лишён гражданства)… Из не попавших в канитель прямой конфронтации с соцреализмом основных имён того времени, так называемого «четвёртого поколения» (по терминологии, пущенной в ход тогдашним либеральным критиком, ныне самым щетинистым трезором соцреализма Феликсом Кузнецовым), можно назвать, пожалуй, только моряка Виктора Конецкого да незабвенного нашего Юрия Казакова.

Нынче, иногда в эмигрантской среде можно слышать ворчание по адресу бывших членов Союза писателей: вот, мол, протиснулись в совэлиту, обзавелись книжечками, нахапали привилегий, казённой славы, деньжат, а теперь, хитрецы, за неказённой славой погнались. Фактически в те первые годы не было у нас никаких привилегий, с элитой мы были на ножах, а слава наша была не казённой, а настоящей, литературной - энтузиазм читателей по заказу не возникает.

Конечно, «зубры» СП СССР имели на молодое поколение свои виды и прежде всего собирались нас как следует обломать и обмять, однако мы чувствовали себя в Союзе мощной наступательной группой и обламываться не собирались. В Союзе возникало новое, беспрецедентное настроение. Можно вспомнить хотя бы знаменитые выборы 1962 года, когда впервые за всю историю был попросту разгромлен список парткома и забаллотированы сталинисты, возглавляемые зловещим триумвиратом Кочетов-Софронов-Грибачёв.

Всё это рассказываю я сейчас, чтобы напомнить, что не всегда Союз был стоячим болотом, той серой неразличимой массой, какой увидели его по телевизору сентябрьским днём 1984 года москвичи и вашингтонцы. В Союзе писателей был Солженицын, именно там, в СП зародилось движение советской интеллигенции 60-х годов, известное как «подписантство», когда стали составлять и подписывать множество писем протеста против начавшегося в стране неосталинизма. Ещё в 70-х годах человек четыреста наших коллег собралось на похороны убитого кагебешниками поэта Кости Богатырёва. Члены Союза создали прогремевший по всему миру альманах «Метрополь». Но это уже был последний случай «непослушания», последний знак творческой жизни. И вот теперь эта серая пиджачная масса на экране телевизора. «Глухие восьмидесятые», как нас учили в школе. Очень глухие…


Примечания

¹ Страна и мир. 1985. № 6. Василий Аксёнов. Член Союза писателей СССР с 1961 по 1979 год.
² Марков Георгий Мокеевич (1911-1991) - первый секретарь Союза писателей СССР с 1971 г., председатель правления Союза писателей СССР с 1977 по 1989 г.
³ Первый секретарь Союза писателей СССР (1959 - 1971), председатель правления Союза писателей СССР с 1971 по 1977 г.
⁴ Ныне снова Поварская улица.
⁵ Наум Коржавин, отбывший уже казахстанскую ссылку, сформировался как поэт значительно раньше вступления в Союз Евтушенко, Рождественского и Вознесенского.