"Вторые глаза" из Парижа для казанских театралов

Журнал "Казань", № 7, 2013

Передо мной на столе лежит обтянутый кожей футлярчик. Сразу вспомнился «Человек в футляре» Чехова: «И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник».

Футляр, как раковина-домик для ценной вещи, где она прячется. Нажимаю кнопку с изображением золотой мухи, распахивается крышка и… На волю вырывается какой-то «жеманный» запах, может быть, исходящий от потёртой атласной обшивки. На внутренней стороне крышки надпись латинскими буквами: «Henri Herincslake «Paris - Kazan».

Внутри покоится театральный бинокль. В голове моей рисуются картины из его прошлой жизни. О нём вспоминали, когда собирались в театр. (- Глаша! Куда ты убрала бинокль? Живо, найди! - кричала хозяйка.) Хотя сборы вряд ли проходили впопыхах. Заранее выбирали наряд, посещали парикмахера. С собой брали веер (мало попасть в тон платья, надо было ещё соответствовать случаю), жестяную коробочку мятных лепёшек и, конечно же, бинокль! Они бывали разные: осыпанные драгоценными камушками, с ручкой наподобие лорнета, с шёлковым шнурком, который надевали на шею, одно время в моде были даже бинокли в дуэте с ве­ером…

Театральные «окуляры» от известных европейских производителей отличались стильной формой, компактностью, небольшим весом, хорошим увеличением. Судя по надписи на футляре, наш образец был изготовлен в Париже по заказу германского подданного г-на Герингслаке специально для Казани, где у него имелся собственный оптический салон. Известно, что его брат Адольф держал в городе магазин аптекарских и хирургических инструментов. Это был самый конец девятнадцатого века.

Бинокль из магазина Герингслаке, попавший спустя сто с небольшим лет после покупки в «Антикварную лавку», не обременён какими-либо модными наворотами. Он прост и изящен. Сделан из латуни с перламутровой инкрустацией. Но ценность его в другом. Подумать только, сколько в его линзах отразилось медленно гаснущих хрустальных люстр? Сияющих глаз красавиц в антракте и подмигивающих украшений на их лебединых шеях? Слёз актёров, среди которых, быть может, был и актёр Василий Качалов?

Ученица Родионовского института благородных девиц Веригина, страстная поклонница артиста, вспоминала: «Качалов в Казани не занимал первого положения, однако публика его заметила. В «Царе Фёдоре» он играл князя Шаховского - жениха княжны Милославской. В третьем действии сцена в саду была прелестна, тут уже звучал обаятельный качаловский лиризм. Артиста вызывали обыкновенно по многу раз. Он имел большой успех и в концертах…».

Уверен, что этот бинокль брали и на Театральную площадь в Дворянское собрание - на Шаляпина, Рахманинова, Собинова, Анастасию Вяльцеву… Настоящие ценители искусства просто не могли пропустить таких именитых гастролёров! К тому же истёртая атласная обивка внутри футляра свидетельствует о частом использовании бинокля.

Дух захватывает, сколько театральных и эстрадных «звёзд» он мог лицезреть на своём веку!

Маленький театральный бинокль… Он уже давно, наряду с гардеробом, программкой, буфетом и занавесом является символом театра. В какой-то мере, бинокль - это первый шаг от театра к кино. Ведь он позволяет приблизить общий план, чтобы разглядеть мимику на лице актёра, поймать улыбку в уголке губ! Между прочим, в антракте он тоже не бездействовал. Его наводили на окружающих. Вот, в ложе молодая дама, нахмурясь, отвернулась от старого мужа и украдкой косится на офицера. Чем не Каренина? А в партере расчихавшийся чиновник просит прощения у лысого генерала. Чем не Червяков из рассказа Чехова? Весь мир - театр! Смотрим мы, смотрят на нас…

Кстати, ещё раз труднопроизносимая фамилия «Герингслаке» появляется в связи с угрозой немецких погромов в Казани на четвёртый день после объявления Германией войны России, то есть 22 июля 1914 года*. Тогда начальнику Казанского губернского жандармского управления полковнику Калинину поступило сообщение от агента, в котором говорилось: «Циркулируют по городу слухи, что русские хотят громить магазины немцев в Казани: Грахе, Герингслаке и других в случае побед Германии».

Погромы в Казани удалось предотвратить, чего не скажешь о Москве, где произошли жестокие убийства граждан с немецкими фамилиями, и участвовало в этих погромах до ста тысяч человек! Казанцы ограничились моральным «погромом», тот же полковник Калинин в секретном рапорте на имя Казанского губернатора Боярского писал, что «вопрос о «немецком засилье» является в Казанской губернии «очень жгучим», «лица носящие немецкие фамилии, теряют здесь всякое доверие, в лучшем случае их игнорируют, а в душе пренебрегают».

Но после поражения наших войск на фронте антигерманские настроения в обществе возросли. Чуть было не сожгли имение поэта Державина в Лаишевском уезде из-за того, что управляющим там был немец Френцель. В вагонах поездов появились таблички: «Запрещается говорить на немецком языке», а в ресторанах начали подавать только русскую еду. И в январе 1915 года, согласно предписанию московских властей, казанские магазины братьев Герингслаке были «добровольно» отписаны российскому поданному, что означало для них лишь одно: бизнесу - капут!

Но наш театральный бинокль такие сцены из реальной жизни мало интересовали, он оживал, когда гасла огромная люстра с хрустальными серёжками и раздвигался занавес…

Записал Адель Хаиров