Исповедь натурщицы

Слово «натурщица» на большинство наших граждан действует раздражающе, — почему-то им представляется голая женщина, бесстыдно выставляющая свои телеса на обозрение мужчин-художников.

Однажды мне довелось поучаствовать в споре на тему «Обнажённая натура: нравственна или аморальна?» Это было на Вятке после церковного праздника, на который были приглашены журналисты. Я и мой коллега из Кирова, назовём его Владимир, автор многих фильмов на православную тему, остались ночевать у настоятеля сельского храма. Мы уютно сидели за гостеприимным батюшкиным столом, обсуждали совместные проекты, говорили на другие актуальные темы и были в полном согласии, пока Володя не спросил меня ненароком, где я сейчас работаю. А у меня тогда был такой период жизни, что журналистика — моя основная профессия, меня не кормила, и стабильным заработком было лишь позирование в Казанском художественном училище имени Фешина (официально должность называлась «демонстратор пластических поз»).
Мой ответ поразил собеседников, и особенно Владимира: «А?! — он даже отодвинул стул от стола, и, округлив глаза, впился в меня взглядом, — ты что, голой сидишь?»
Я, сохраняя невозмутимый взгляд, ответила спокойно: «Нет, в одежде, разные есть виды позирования, — и повторила, разозлившись, — что за испорченность взглядов у наших обывателей?! Кому ни скажи «натурщица», сразу меня голой представляют! Я позирую в одежде, но ничего не имею против того, что другие раздеваются: без обнажёнки начинающие художники не научатся писать фигуры людей, — можете себе представить мир искусства без изображения человека?»
И началось... один за другим накатывали на меня горячие монологи про то, что только аморальная женщина способна выставлять миру свою наготу, и не важно, где это происходит: в стриптиз-баре, на балете или в художественном училище, и про то, что не всё искусство от Бога, даже были упомянуты Содома и Гоморра, мол, из-за сексуальной распущенности они погибли, и наше современное общество идёт к тому же.
Мне следовало бы согласиться с коллегой, поскольку перевес, явно, был на его стороне, — разве священник поддержит в этом споре иную точку зрения? Но я упорно сопротивлялась: и на балет поклонники идут не для того, чтобы рассматривать содержимое трико, а изображение полуобнажённого тела мы встречаем даже в храмах...
— Женщина берёт на себя грех, провоцируя своим видом, — пошёл было в атаку «железный» аргумент, но священник, внимательно слушающий нас и не встревающий до сих пор в дебаты, вдруг остановил моего оппонента: — Вы знаете, Володя, — а я ведь раньше считал так же, как и Вы: ещё в юности осуждал и короткие юбки, и глубокие разрезы — до тех пор, пока не увидел картину «Русская женщина в бане». Привёл Господь как-то побывать на художественной выставке. Помню, остановился у неё и долго не мог глаз оторвать: женщина абсолютно голая, но при этом никакого бесстыдства. Напротив, она как олицетворение всего лучшего, что есть в нашей женщине, женщине‑матери. Долго стоял так, изумлялся. И с тех пор не считаю, что женское тело само по себе грешно, наверное, всё зависит от того, как его оценивать.

Попасть на холст

...Был солнечный августовский день. Я шла по Ленинскому мосту с корзиной слив. Остановилась отдохнуть на скамейке неподалёку от мужчины с мольбертом. На белом холсте вырастали очертания кремлёвского ансамбля. Художник оторвался от своей работы и посмотрел на меня, а потом подошёл и... попросил позировать для его картин.
Совсем не тяжёлым оказалось это занятие: сидишь, замерев, минут 10, 15, остальное время можно разговаривать. Поэтому, когда мне предложили поработать в училище в качестве натурщицы, я не задумалась над ответом: за это ещё и деньги платят?!
Первый рабочий день запомнился на всю жизнь: я, в образе светской дамы, сижу нога на ногу в старинном венском кресле, — очень красивая композиция и очень тяжёлая. Позировать художникам, которые только ещё учатся, оказалось намного сложнее, нежели профессионалам: недвижные 1,5 часа разбивались пяти-десятиминутным перерывом. Дома не сразу догадалась, откуда у меня синяки на ногах и руках, пока не осенило: они образовались от сдавливания кровеносных сосудов на левой ноге под давлением на неё правой, на руках в месте их «лежания» на ручке кресла.
Этот период остался ярким пятном в моей жизни. Мне нравилась атмосфера искусства, которую создавали не только старинные интерьеры столетнего здания, но и преподаватели, сами учащиеся: воспитанные, творческие, интеллигентные: «Вам удобно? Вы не устали? Будьте добры, остановите взгляд в этой точке». За окнами в разгаре были 2000-е с их цинизмом, лозунгом: «Бери от жизни всё!» А здесь прямо противоположная атмосфера, та, к которой я стремилась ещё в детстве, убегая от серой, грубой совковости. Но более всего альма‑матер Казанской художественной школы я благодарна за то, что она подняла мою женскую самооценку на особую высоту.
Дело в том, что я с детства страдала комплексом неполноценности из-за своей непохожести на сверстниц: фигура стала развиваться очень рано и уже к шестому классу приобрела все женские формы. Тогда я сама себя объявила толстой и некрасивой и стала бороться с «лишними» килограммами, истязая себя дикими диетами и даже голодовками. Но самым противным в собственном облике была для меня моя белая и совсем не загорающая кожа. Как я её ненавидела! Из-за вожделенного загара часами вытапливалась на крыше дачного домика, но безрезультатно: любой загар, не успев превратиться из красноты в коричневый оттенок, растворялся в моём цвете «аспирина». И вот, представляете, уже совсем в не юном возрасте я слышу: «Какой у Вас красивый цвет кожи! У Вас классически совершенная фигура!» Именно в художественном училище я узнала, что у меня, оказывается, всё в порядке и с профилем головы, и с плечами, а манера двигаться не жеманство вовсе, а пластика! Есть, оказывается, и такое понятие: пластика фигуры. А сколько открытий чудных сделала в момент портретных сеансов: разрез моих глаз и их посадка, оказывается, восточного типа! Значит, всё неоднозначно в моём славянском роду, — каким-то образом затесались туда пришельцы с Востока!
Каждый комплимент непременно заканчивался вопросом: «Обнажёнку не позируете?» и просьбой: «Пожалуйста, согласитесь!»
Повторюсь: ничего предосудительного в обнажёнке никогда не видела, но... если её позировали другие, а вот раздеться самой перед, пусть небольшой, аудиторией... От одной только мысли бросало в пот. Сама не знаю почему — из‑за детско-юношеских комплексов или из-за пуританской морали, в которой воспитывала меня моя бабушка — выпускница Высших Императорских женских курсов? Так или иначе, но всякий раз, когда я, уже было, поддавшись на уговоры, собиралась согласиться, в последний момент говорила: нет!
Правда, один раз преподавателю-женщине удалось меня уговорить. Поставив условие, что сидеть буду спиной к аудитории, и только она будет обнажённой, а спереди всё будет прикрыто, я села на стул натурщика. Но одна спина не удовлетворила заданную композицию, и неожиданно для меня мне оголили и продолжение спины, и часть груди. Я себя почувствовала приговорённой к позорному столбу. Выдержала два занятия...

Натурщики разные нужны...

Во все времена взгляд общества на обнажённое тело было разным до противоположности.
В Древнем Риме и Греции, в эпоху развития Олимпийских игр, был культ здорового человеческого тела. Скрывать его под одеждой должны были только старые или увечные граждане.
А вот в Европе, при разгуле инквизиции, даже намёк на мужские или женские достоинства могли привести «богохульника» на костёр, так что мастерам Эпохи Возрождения позировали... мертвецы. Да, за неимением живой натуры не только врачам, но и художникам приходилось тайно разорять свежие могилы.
В России красавиц не жгли, но «из-за чар, которые они оказывали на противоположный пол», могли запросто закидать камнями, — куда уж до демонстрации своих прелестей... Даже с развитием искусств, просвещённости красота человеческого тела воспринималась чем-то унизительным, неприличным. Но мода на античность пришла как-то и в наши земли. В барских усадьбах перед крепостными русскими и приглашёнными иностранными мастерами кисти стояли крепостные Елены и Дианы. После отмены крепостного права и открытия художественных школ, профессия натурщика стала официальной — не плохая подработка для бедных студентов.
В советской России профессия демонстратора пластических поз стала если не престижной, то, по крайней мере, одной из положенных по штату. То есть в обязанности мужской и женской натуры входило позирование в течение восьмичасового рабочего дня по расписанию: рисунок, портрет, живопись, композиция и обнажёнка. Отказаться от какого-то вида учебного плана натурщик не имел права, так же, как и учащиеся были ограничены в выборе натуры — лицезрей ту, что в штате.
Знакомая художница — выпускница Казанского художественного училища семидесятых годов вспоминала, что была у них штатная натурщица по имени Венера — многодетная мать. Учащиеся приклеили ей прозвище Мать Венера, видимо, за её невозмутимость и огромность — словно большая тяжёлая планета, она появлялась в аудитории, обнажала свою, похожую на гусеницу, фигуру, и замирала до конца занятия.
Далеко не самые красивые и молодые фигуры имели и мои коллеги, позировавшие обнажёнку. Помню женщину, которая, помогая своей проблемной дочери, бралась, буквально, за любую работу, лишь бы заработать немного дополнительных денег: ездила даже в Москву и там трудилась зрителем в ток-шоу, переходя от студии к студии. На предложение позировать в обнажённом виде, она согласилась, не раздумывая, ведь цена за неё была больше, чем за одетую натуру. И юные художники были рады: хоть такая натура нашлась.
С рисунков и живописных работ, оставленных ребятами после занятия на мольбертах и стенах аудиторий, часто смотрел пожилой мужчина, худой до такой степени, что по его выпирающим наружу костям можно было изучать скелет человека. Оказалось, именно поэтому Самат абый, так, кажется, его звали, был здесь одной из любимейших натур. «Нам нужно научиться правильно передавать строение человеческого тела, — объясняли юные художники своё предпочтение, — где какие кости находятся, как к телу крепятся».
Любили студенты и Алексея. В лихие 90-е он был крутым бандитом, крышевал, нападал, мутил, а в 2000-х расплачивался за грехи — страдал тяжёлой формой диабета, жил скудно на пенсию и подрабатывал допустимой для его состояния здоровья профессией. Видимо, из-за болезни потерял и волосы, а потому его череп тоже был отличным пособием «куда что крепится». Вдобавок, Алексей обладал довольно хорошей фигурой и способностью «замирать». А ещё, Лёшу любили за добрый весёлый нрав, — он с юмором рассказывал даже о своих былых бандитских «подвигах».
Вообще в натюрмортном фонде, небольшой комнатке, где, помимо реквизита для натюрмортов и композиций, хранились костюмы для натурщиков, мы не только переодевались, готовясь к выходу в учебный класс, но и отдыхали за чашкой чая и разговором. Там слышались и рассказы из жизни обнажёнки, которые часто были похожи на анекдоты из жизни.

Анатолий Крылов. Творческий день

— Ну, беда — не могу найти обнажёнку, никто не соглашается, — делилась хозяйка комнаты Наталья Васильевна, которая обеспечивала учебный процесс инвентарём и приглашала натурщиков. Наконец, уговорила Марию Семёновну, мол, в группе одни девочки, они хотят именно вас. Обещают и чаем поить, и на кушетку мягкую положить, и позу самую лёгкую придумать, будете просто спать. Она вдохновилась, согласилась. И вот сегодня ей выходить, а она звонит: так хотелось красивой перед студентами показаться, специально баню затопила, напарилась, даже снегом, чтоб кожа моложе казалась, натёрлась... Да, видимо, перестаралась: в поясницу стреляет, всю скрючило, разве что привезти меня, да сгрузить прямо так на кушетку?..
Молодая натура появилась лишь с повышением оплаты труда натурщиков.
— Пришли две подружки, — сообщала наша патронесса, — одна стройная, симпатичная. Но на обнажёнку ни в какую не соглашается. Зато её подружка, та, что ни лицом, ни кожей не вышла, мне сходу объявила: вам натурщики нужны? Я согласна, но при условии, что позировать буду только обнажёнку. Я деловая девушка, мне на мелочную работу размениваться неко­гда, мне надо зарабатывать!
Надо отметить, что, в отличие от прошлых времён, натурщикам 2000-х полагались стринги — маленькие трусики телесного цвета, закрывающие только гениталии.
Был парень с фигурой «аля‑дрищ»: руки длинные, худые, выпирающий вперёд дис­трофичный живот, из веша-
лок‑плеч торчит ушастая голова. Но, по всей видимости, оценивал себя красавчиком и охотно согласился раздеться.
— Прибегает ко мне как-то, — рассказывала Наталья Васильевна, — аж, запыхался. Оказалось, узнал, что за обнажёнку платят куда больше, чем за одетую натуру. Да, — говорю, — по пояс — одна цена, вся фигура другая. — А за что больше? — спрашивает. — Обнажёнка в композиции стоя. — Он ликует: — Наталья Васильевна, а если я ещё трусики сниму, добавите?
Так что вывод я сделала однозначный: отношение к обнажёнке со стороны общества зависит от вековых традиций; решимость раздеться ради искусства: от психологических особенностей натурщика. Но как бы то ни было, обнажённая натура на холстах талантливых художников — гимн красоте человеческого тела, как высшего творения Божьего. И за эту красоту мы благодарны не только мастерам, но и им не известным вдохновителям!