Колумбы театрального корабля

Из архива журнала "Казань" №11, 2022 г.

Казанский ТЮЗ прочно завоевал репутацию «режиссёрского театра», а его летопись — череда «времён» и «эпох». Каждый из главных режиссёров, возглавлявших в разные годы театр, оставил свой след в памяти казанских театралов и творческой биографии артистов. У каждого была своя «визитная карточка» — вошедший в историю театра культовый спектакль.
 

Казанский ТЮЗ прочно завоевал репутацию «режиссёрского театра», а его летопись — череда «времён» и «эпох». Каждый из главных режиссёров, возглавлявших в разные годы театр, оставил свой след в памяти казанских театралов и творческой биографии артистов. У каждого была своя «визитная карточка» — вошедший в историю театра культовый спектакль.
С 2020 года пост главного режиссёра Казанского театра юного зрителя занимает Радион Букаев — казанец, вернувшийся на историческую родину с опытом работы в театрах по всей России. Срок, в течение которого он осуществляет художественное руководство театром, по историческим меркам ТЮЗа не так велик. Тем не менее, за это время на его сцене появился целый ряд новых проектов, ознаменовавших концепцию «семейного театра», а сам театр перешагнул пределы подмостков. 
Мы поинтересовались у Радиона Тимуровича, какой он видит сегодня роль театра для молодёжи и стратегию развития Казанского ТЮЗа в частности. В разговоре участвовала его коллега, режиссёр театра Лилия Ахметзянова.

— Радион Тимурович, когда вы пришли в Казанский театр юного зрителя, в чём видели свою миссию?

Р. Б.: — Мой приход в этот театр — целый сериал. В тот год, когда скоропостижно умер главный режиссёр театра Владимир Чигишев, Театр Наций проводил на острове-граде Свияжск лабораторию для театров малых городов. Я возглавлял тогда работу театра в городе Елец Липецкой области и был участником этой лаборатории. Её арт-директором был театральный критик Олег Лоевский. Узнав о том, что я казанский, Лоевский предложил мне знакомство с тогдашним директором ТЮЗа Фаритом Шамилевичем Шамсиевым. Мы пришли в театр, меня представили, записали номер телефона, но так и не перезвонили. Несмотря на то, что я работал в то время в Ельце и никуда не собирался уходить, подспудно начал думать о работе в Казанском ТЮЗе. Второй звонок от Фарита Шамилевича был через пару лет, когда я уже и не ждал. Он поинтересовался, готов ли я возглавить художественное руководство театром? Я не мог сразу дать ответ, попросил некоторое время на раздумья и скоро узнал, что главным режиссёром театра назначили Туфана Имамутдинова. К тому моменту я работал в разных театрах в разных концах страны, но параллельно были проекты, связанные с Казанью. На второй театральной лаборатории в Свияжске я вместе с драматургом Ириной Васьковской поставил спектакль-бродилку по мифам и легендам острова. Потом участвовал в лаборатории «Ремесло+» в Театре Камала, делал там эскиз в одном из цехов по пьесе Брайана Фрила «Нужен перевод». В пространстве «Угол» я выпустил два спектакля, один из них — «Дети и эти» совместно с Региной Саттаровой, работал по линии «Живого города» со студентами. И не переставал всё это время возвращаться к размышлениям о том, что такое театр юного зрителя, формируя внутри это дерево, которое мы называем «художественная политика театра». Приезжая в Казань, часто слышал вопрос: «Как получилось, что ты до сих пор не в нашем ТЮЗе?»
Думаю, когда в 2013 году в мой адрес впервые прозвучал запрос возглавить ТЮЗ в большом городе, я не был готов к такому предложению. Когда ты работаешь в единственном театре малого города, а Елец — это малый город с населением чуть больше 100 тысяч человек, ты охватываешь сразу все аудитории, и у тебя там одна задача. Когда ты работаешь в крупном городе — столице области, республики или края, где помимо Театра драмы есть ТЮЗ, а если это край или республика имеет ещё и национальную специфику, — это совершенно другая задача. Ты обязан ответить для себя на вопросы — для кого и зачем работаешь, чем отличаешься от остальных? Моему приходу в Казанский ТЮЗ в 2020 году предшествовала работа в Краснодарском театре драмы. Работая там, я понял, насколько сложно сформулировать миссию для театра крупного города. Дело в том, что за последние 20 лет — с развитием телевидения, с появлением персонального компьютера (показывает на смартфон) — театры очень серьёзно потеряли аудиторию. Ни Горький, ни Чехов, ни Достоевский не предполагали, что у всех людей однажды появятся гаджеты.
Главный вопрос в том — для кого ты работаешь? В какой-то момент ты либо превращаешься в «музей», где ставишь классические произведения, либо скатываешься в бульварный театр развлекательного толка. Если ты начинаешь говорить на современные темы современными средствами, то рискуешь столкнуться с непониманием публики. Мне не интересно заниматься ни «музеем», ни развлекательным театром. Моё внутреннее ощущение театра складывается из бесконечного поиска форм, нового театрального языка, я охотно иду на разного рода эксперименты. Однажды я понял, что моя миссия может быть наиболее внятно сформулирована именно в театре юного зрителя, в театре для молодёжи. Заключается она в том, чтобы рассказать ребёнку о том, что театр — это круто. А в будущем этот ребёнок, возможно, будет подписывать бюджеты театра. 

Радион БУКАЕВ. Родился 11 октября 1976 года. Окончил Казанское суворовское военное училище, обучался в Московском военном университете на факультете культуры и журналистики. В 1998–2003 годах работал в Студенческом театре МГУ им. М. В. Ломоносова (ныне — театр МОСТ) монтировщиком, осветителем, заведующим постановочной частью, выходил в массовых сценах, начал заниматься актёрской педагогикой и режиссурой. В 2007-м окончил режиссёрский факультет Театрального института имени Б. Щукина. Работал главным режиссёром драматического театра «Бенефис» в Ельце, режиссёром Краснодарского академического театра драмы имени Горького, главным режиссёром Магаданского драматического театра. С 2020 года — главный режиссёр Казанского театра юного зрителя. 
В творческой биографии режиссёра — постановки в театрах Москвы, Санкт-Петербурга, Омска, Екатеринбурга, Ростова-на-Дону, Кемерово, Красноярска, Уфы, Томска и других крупных и малых городов России, номинации на престижные театральные премии, в том числе — «Золотая маска» и «Арлекин», участие в семинарах и театральных лабораториях, награды многих театральных фестивалей.

— Удалось ли уже найти язык, на котором вы сообщаете детям новость о том, что «театр — это круто»?

Р. Б.: — Я максимально пытаюсь пробовать. Делиться секретами сложно. Когда в возрасте 45‑46 лет ты работаешь для детей, тебе нужно чем-то подпитываться, смотреть на мир их глазами. Их мир — резко другой, и, как правило, идёт вразрез со взрослым мироощущением. Особенно с мироощущением тех взрослых, которые чувствуют себя ответственными за воспитание детей. Например — со школой, с родительским комитетом. Но когда ты ставишь спектакль для детей, тебе надо понимать, что они не сами придут его смотреть, а либо по воле родителя, либо по воле учителя. 

— Тень взрослого зрителя создаёт дополнительный прессинг?

Р. Б.: — Этот прессинг, безусловно, есть. Взрослые не воспринимают по-настоящему мира своих детей — социальные сети, поп-культуру. Поэтому я начал пропагандировать идею театра для семейного просмотра, чтобы в зале во время спектакля начал возникать диалог.

Фото Ирины Ерохиной

— Какие постановки ТЮЗа сделаны в этом ключе?

Р. Б.: — «Папамамалогия»,  «Здесь был Кай» — это абсолютно семейные спектакли, «Удивительный чердак» режиссёра Лилии Ахметзяновой. В каждой из этих постановок найдётся поле для диалога ребёнка и взрослого.

— Получаете ли вы какую-то обратную связь? Она для вас важна?

Р. Б.: — Мы регулярно проводим обсуждения со зрителями. У нас существует дискуссионный клуб. Это молодёжная ячейка, куда входят старшеклассники и студенты. 

— Лилия, у вас не менее интересная биография с участием во всевозможных экспериментальных проектах. Как вы попали в Казанский ТЮЗ?

Л. А.: — В Казань я приехала из Ульяновска, по первому образованию — программист-математик, училась в Казанском федеральном университете. В студенческие годы мне повезло участвовать в движении фестиваля «Созвездие-Йолдызлык», и в качестве его победителя меня отправили от рес­публики учиться на отделение режиссуры в ГИТИС. Впервые в ТЮЗ я пришла в 2018 году на кастинг артистов в труппу, когда главным режиссёром театра был Туфан Рифович Имамутдинов. Но цель у меня была совершенно другая — мне хотелось поставить свой дипломный спектакль в государственном театре, и я рассчитывала использовать эту ситуацию. (Смеётся.) Артисткой меня тогда не взяли, но сразу предложили поставить новогоднюю интермедию, а потом предложили работать режиссёром. ГИТИС я окончила в 2019 году и с тех пор работаю в ТЮЗе, ставлю спектакли, играю в некоторых постановках. 

Фото Полины Малых

— С какими идеями пришли на должность режиссёра?

Л. А.: — Моя карьера началась с бэби-спектаклей в «Белом зале» театра, который специально адаптировали под бэби-пространство. Тогда шёл единственный бэби‑спектакль режиссёров Ильгиза Зайниева и Луизы Чемерчевой, и была потребность развивать эту площадку. Собственными первыми работами стали спектакли «Светлячки» и «Маша и три медведя». Но мне очень хотелось поставить спектакль на большой сцене, и ко­гда в театр пришёл Радион Тимурович, он первый сказал: «Мне кажется, ты готова». В Год родных языков на большой сцене мы поставили спектакль «Северное сияние» по сказкам народов Поволжья в обработке драматурга Ирины Васьковской. Потом был «Удивительный чердак» — вторая совместная работа с Ириной Васьковской, история об оживших предметах. 

— Интересно ли вам, молодому режиссёру, делать детские постановки?

Л. А.: — Своих собственных детей у меня пока нет. Но мне кажется, что я сама ещё ребёнок, которому хочется реализовать свою буйную фантазию. Я сама мыслю, как дети, и, думаю, что понимаю их. Мне нравится делать детские спектакли, но хочется попробовать что-то ещё. В следующем году предстоит работа над первой взрослой постановкой по рассказам Шукшина. По-моему, сейчас, как никогда, они хорошо прозвучат. В них есть какая-то чистота и правда, искренность. 

— Какие из известных рассказов войдут в инсценировку?

Л. А.: — Не хочу пока раскрывать подробностей. Тем более спектакль по Шукшину ставит и Бугульминский театр, не хотелось бы повторяться. Точно будут «Сапожки». 

— Была однажды свидетелем разбора одного спектакля о проб­лемах наркомании в татарском Театре юного зрителя. Все ли ТЮЗы сталкиваются с контролем экспертов? 

Р. Б.: — Мы с этим живём. Не следует ещё забывать о том, что мы живём в мусульманской респуб­лике. Это тоже накладывает свой отпечаток.

— Это ограничивает в творчестве?

Р. Б.: — Это побуждает к творчеству. В моей биографии был случай, когда мы столкнулись с ситуацией цензуры, показывая спектакль театра, которым я руководил, в Тегеране. Из этой ситуации мы вышли, подключив смекалку и эзопов язык. 
После показа нашего спектакля «Здесь был Кай» о проблемах пропавших детей, который мы делали совместно с поисковым отрядом «Лиза Алерт», на нас писали письма о том, что мы «предлагаем тяжёлую тему, которая может пагубно влиять на детскую психику», создаём «мрачную атмосферу», «подвергаем сомнению официальную статистику» и так далее. Я с этим не согласен. Мы сами хотим создать художественный совет, куда войдут представители психологического центра «Доверие», Государственного Совета, педагогического сообщества, родительского комитета, театральные критики, журналисты. Попытаемся «экспертно» смотреть на репертуар. 

— По принципу «не навреди»?

Р. Б.: — Безусловно. Можно ли, например, сегодня говорить со сцены о наркомании? Или школьном буллинге? При обсуждении этих замыслов мы всегда прислушиваемся к мнению педагогов и психологов, учитываем его в работе. 

— Вы согласны с тем, когда ТЮЗам отводят роль «хрестоматии по литературе»? То есть театра, куда можно прийти для того, чтобы быстренько ознакомиться с произведениями русской классики из школьной программы?

Р. Б.: — Не знаю, как в других ТЮЗах, но в Казанском ТЮЗе всё ровно наоборот. Вспомните спектакли «Бал.Бесы» или «Выстрел» предыдущего главного режиссёра Туфана Имамутдинова. 
О ТЮЗах, как вотчинах классики, можно было говорить разве что в 60-е годы. А то и раньше — до того, как на экраны уже вышли фильмы «Дикая собака Динго», «Ключ без права передачи», подростковые картины Динары Асановой. 
К тому же, традиции Казанского ТЮЗа — это традиции режиссёрского театра. В 70-е годы здесь ставил молодой Погребничко, тогда же был Григорьян. Во второй половине 80-х пришёл Цейтлин. А что такое режиссёрский театр? Это когда помимо иллюстративной передачи информации ты вкладываешь свою личную историю, исходя из своего внутреннего мироощущения, из ощущения того общественного поля, в котором живёшь, и когда ты вступаешь в диалог с классиком. 
Если ты учитель и хочешь привести свой класс в наш Казанский ТЮЗ, то вначале нужно мотивировать ученика прочитать произведение, а, посмотрев спектакль, познакомиться с его интерпретацией. Затем — обсудить прочитанное и увиденное, и, возможно, найти какой-то третий путь. 

— Лилия, как автор бэби‑спектаклей, считаете ли вы, что знакомство с театром лучше начинать с классики? Или сегодня оно может происходить через какие‑то другие формы?

Л. А.: — Мне кажется, каких‑то чётких правил на этот счёт не существует. И чем раньше ребёнок приходит в театр, тем лучше. А уж попадёт он на классику или на эксперимент — тут как получится. Поэтому появились бэби-театры, даже беременные женщины к нам приходят. Хотят, чтобы ребёнок напитался энергией красоты, гармонии. 

Фото Рамиса Назмиева

«Удивительный чердак»

— У вас, Радион Тимурович, три дочери. Как отцовство влияет на профессию? Происходит ли синергия при совмещении ролей?

Р. Б.: — Вы знаете, я — плохой отец. Потому что не уделяю достаточно внимания своим дочерям. И в большинстве моих спектаклей эта проблема — дефицита общения детей и родителей — прослеживается. Моё послание остальным родителям — уделять больше внимания своим детям — прослеживается и при выборе репертуара театра из спектаклей других режиссёров. В этом плане я немножко «диктую» названия. Но когда нахожу крупицы времени для своих дочек, то и в этот момент придумываю спектакль. Последнее, что я сочинил, и надеюсь, что это выйдет через какое-то время, — спектакль-книга. Мы начинаем разрабатывать эту идею с Домом татарской книги в Музее Шарифа Камала. Единственным зрителем спектакля станет человек, купивший билет и раскрывший эту книгу. Такая идея пришла мне, когда вместе со своим ребёнком я читал книгу-развивашку. Вот вам пример «синергии».

— Есть выражение: всё в дом. В вашем случае получается — всё в театр.

Р. Б.: — Работа режиссёра очень специфическая. Ты должен приходить к артистам «готовым» — они ждут от тебя, что ты им скажешь. И это ты накапливаешь вне репетиций, по большому счёту — 24 часа в сутки.

Фото Рамиса Назмиева

— Возможен ли диалог между режиссёром и артистами? Или это всегда диктат режиссёра?

Л. А.: — Во мне диктаторства точно нет. Обычно есть какая‑то общая линия, концепция, но я все­гда открыта к диалогу, какие‑то решения рождаются в процессе, в гримёрках при обсуждении, где угодно. Но, конечно, есть сверхзадача, с которой я прихожу и пытаюсь заразить ею артистов. 

— Сами артисты генерируют идеи?

Л. А.: — В нашем театре — да.

Р. Б.: — Я вам отвечу так: нет единого механизма для работы над произведением. Это всегда бесконечное минное поле, по которому ты идёшь как исследователь. В этом поиске важны все фигуры, как на многополосной дороге. Ты как режиссёр едешь где-то посредине. Слева и справа от тебя едут другие художники: сценограф, который создаёт декорации, композитор, который создаёт звуковую среду, и актёры также — где-то рядом едут в автобусе, крича, гогоча… Главное, чтобы мы все ехали в одном направлении. Если в этот момент мне кто-то вдруг скажет: а давайте попробуем повернуть туда-то — мне кажется, именно там будет та самая дверца за холстом с очагом! И ты вдруг понимаешь, а может, он прав? И кричишь: так, все направо! На тебе замыкается связь, которая может генерироваться где-то в актёрской гримёрке, в звукорежиссёрской будке, или в кабинете художника.

Л. А.: — Но всё равно последнее слово за тобой. Иначе в чём же функция режиссёра?

Р. Б.: — Да, потому что ты отвечаешь за результат. У Феллини есть фраза: режиссёр — это Колумб, который хочет открыть Америку, а команда хочет домой. Но в Казанском ТЮЗе нет этой модели. Этот театр — режиссёрский. Актёры годами воспитаны в этой традиции. 

— Ваше военное образование помогало в работе режиссёра?

Р. Б.: — Оно дало мне две вещи: терпение и умение принимать решения. Возможно, это мне помогает. 

Л. А.: — Военная выправка Радиона Тимуровича определённо накладывает свой отпечаток! (Смеётся.)

— Актуальна ли сегодня для ТЮЗов проблема драматургии?

Р. Б.: — Для меня — не актуальна. Я в любом случае всегда нахожусь в поле своих идей. У меня сформировался определённый круг драматургов, с которыми я эти идеи реализую: Светлана Баженова, Ирина Васьковская и другие. Благодаря бесконечным лабораториям и поездкам по всей стране я приобрёл большое количество идей и познакомился с людьми, с которыми могу их реализовать. У меня много названий на годы вперёд, которые я хотел бы поставить — так называемый «чемоданчик режиссёра». Часто эти идеи приходят и во время совместного чтения с детьми. Если это не драматургическое произведение, у меня в голове тут же включается «счётчик»: кто из драматургов мог бы это написать. Недавно вместе с дочерью, ученицей четвёртого класса, прочли «Детство Тёмы» Гарина-Михайловского. Отличное произведение. Или недавно дочь прочитала «Поллиану» Элинор Портер. 

— А какие темы хотелось бы реализовать?

Р. Б.: — Тему бесконечного поиска языка с аудиторией. Это моя внутренняя тема. 

— А вам, Лилия?

Л. А.: — Тему социальных сетей, тему одиночества ребёнка. Мне очень была близка тема осознанного потребления, что вылилось в постановку спектакля «Удивительный чердак». Мне кажется, важно прививать ребёнку мысль, что для счастья на самом деле не нужно так много материального. 

— Как складывается диалог с чиновниками? Удаётся отстаивать творческие позиции? 

Р. Б.: — К счастью, да. Я очень рад тому, что у нас очень понимающее современную реальность Министерство культуры.

— Последние годы театр шагнул за пределы своего здания, осваивая пространство города. Это — дань моде?

Р. Б.: — Причины этого явления — не в единственной плоскости. Во-первых, надо признать тот факт, что с каждым годом театр теряет свою аудиторию. Для того, чтобы её расширять, необходимо двигаться во встречном направлении. Все люди существуют сегодня в параллельных мирах. Кто-то ходит в гончарные мастерские, кто-то посещает увеселительные заведения, кто-то ходит в баню. Вторая причина — экономическая. От нас постоянно требуют план, зал у нас всего на 267 мест. Но благодаря выходу за его пределы, в один вечер мы можем давать четыре спектакля в разных пространствах. Сборы, соответственно, увеличиваются. Скоро будем играть в фойе. Третья причина в том, что рано или поздно театру предстоит реконструкция, и мы должны быть готовы к тому, что имеем в репертуаре большое количество спектаклей, которые можем показывать вне стен здания.

— Вы заговорили о реконструкции театра. Каким вы видите его идеальное пространство?

Р. Б.: — Я мечтаю, чтобы ТЮЗ был пространством детской свободы и творчества. Мечтаю, чтобы в фойе стояли пианино и огромное количество всяких артефактов. И чтобы на этом пианино была табличка: «Играй!»

— Спасибо вам за беседу! Желаю симпатий зрителя и новых идей! 

Фото Рамиса Назмиева