Куртейня

В середине 90-х годов я тесно сотрудничала с двумя Казанскими старообрядческими общинами. С настоятелем одной из них мы посетили тогда кладбище, исторически принадлежащее Казанской старообрядческой общине Федосеевского согласия. В домашнем архиве я нашла мои записи с этой «экскурсии» и подготовила по просьбе редакции материал. Тема старообрядчества и сегодня остаётся сложной для понимания непосвящённого.

Виноват… Гутенберг?!

На протяжении более шести веков христианская вера в России исповедовалась в том виде, в котором была принесена князем Владимиром. Но за границей Руси она претерпевала изменения: сначала христиане молились, складывая вместе ладонь, потом один перст отдельно, потом два. Когда в Европе Гутенбергом был изобретён печатный станок, положивший начало книгопечатанию, печатный двор был образован и в Москве. Первой книгой, которую предстояло в нём издать, была, конечно, Библия. Казалось, нет ничего проще: взять рукописный вариант и напечатать. По царскому Указу со всех духовных центров страны были собраны святые книги для образца, и тут оказалось, что все они разнятся. Это и понятно: первую Библию, которая была привезена на Русь, размножали, передавая по монастырям. Копируя, каждый переписчик добавлял что‑то своё, — человеческий фактор, так сказать… Итак, какой вариант взять для образца? И вообще, как привести церковный уклад в единый порядок?

После долгих раздумий Никон обратился за помощью к греческому патриарху. В результате «наведение порядка» вылилось в целую реформу, проводимую под контролем и при участии греческих церковников. По сути, изменения коснулись внешнего облика Русской православной церкви, но они в понимании русского народа были настолько чужими, что воспринимались как насаждения Новой Веры, и часть народа её не приняла. Начался раскол.

Казанский край оказался на пути бегущих от гонений носителей Старой Веры в Сибирь и Урал. Многие, отыскав дикие места, здесь и оставались, образовывая селения, некоторые из которых впоследствии становились крупными промышленными и сельскохозяйственными центрами. Огромную роль сыграло старообрядчество и в истории Казани.

Я воспользовалась случаем, чтобы пройтись по Федосеевскому кладбищу вместе с настоятелем «федосеевцев» Александром Евгеньевичем Хрычевым. Перед началом «экскурсии» он поправил меня: «федосеевцами, не приемлющими священства» нас принято называть в научных кругах, но правильно наша община называется так: «Казанская Община Древле-православно‑кафолического вероисповедания и благочестия Старо-Поморского согласия».

Верные вере

Казанское старообрядческое кладбище основано в середине XVIII века на Арском поле. Как людям второго сорта, старообрядческим согласиям был выделен непригодный для погребения участок земли: крутой склон, разбитый оврагами, спускающийся к Казанке за основным погостом, принадлежащим господствующей церкви. Но староверы укрепили, благоустроили его и из поколения в поколение содержали место последнего пристанища своей братии в идеальном порядке. Куртейня, так называлось кладбище вначале, была разбита на участки, сообразно удобству и эстетике. Территория каждого согласия отмечалась памятным знаком, у каждой имелся отдельный вход. Крутой склон надёжно укрепили и разложили на террасы, каждую из которых дополнительно обнесли красивой литой изгородью. К самой реке проложили удобную с перилами лестницу, чтобы каждый, навестив предков, мог прогуляться по живописному берегу.

С моим спутником мы проходим мимо храма и останавливаемся у резной из красного кирпича арки с воротами — входа на место последнего приюта поколений Казанской христианской общины Древле-православно-кафолического вероисповедания и благочестия. Он завален рухнувшими кусками кирпича, так что рассматривать скромный, но симпатичный домик куртейника мне пришлось издали. Там, сменяя друг друга на протяжении веков, жили особые люди, выбираемые общиной специально для присмотра за кладбищем. Обычно им становился одинокий пожилой мужчина или женщина. Община содержала его, и каждый, кто навещал родные могилы, обязательно заходил и в домик куртейника с подношениями. После смерти последней куртейницы кладбище осиротело и постепенно превратилось в бесхозное. Надгробия разбиты, надписи полустёрты, на заброшенных могилах кучи мусора. Но мой спутник уверенно ориентируется в этом мире хаоса и разорения, то и дело указывает то вправо, то влево — вот Свешниковы, Журавлёвы, Ушаковы, Карякины, Бабановы, Никитины. От называемых фамилий захватывает дух — это знаменитые, легендарные роды, верой и правдой послужившие своему Отечеству, городу, людям.

— А вот и Праскевья Васильевна Зорина, — Александр Евгеньевич протиснулся к зажатому железными оградами соседних могил холмику, — она всю свою сознательную жизнь до самой смерти была здесь куртейницей. Жила в том домике, к которому мы так и не смогли подойти у входа на кладбище. Жила совершенно одна, умерла в 50-е годы. За могилами ухаживала, как за родными детьми, песочком дорожки посыпала, разводила цветники, красила, мыла, мела, — словом, содержала погосты в полной чистоте и порядке. В самом домике имелся большой иконостас. Там отпевали покойных.

— А здесь, — останавливается у ряда могил Александр Евгеньевич, — Санниковы. Сам глава семейства служил старшим приказчиком на фабрике Оконишникова. Заведовал мельницей в Печищах, той, что была первой паровой во всём Поволжье! А вот, — указывает на могилы по соседству, — покоятся Максимовы — родственники Шамова.

Ияков Шамов — один из ярких представителей Старой Веры, больница, построенная на его средства в начале двадцатого века, долгие годы отвечала всем современным требованиям.

Родился Ияков Филиппович в 1835 году в городе Орлов Вятской губернии в семье небогатого купца. Служил в фирме Х. Ф. Фомина, торговавшей крупчаткой и скобяными товарами. Женившись на дочери хозяина, Агриппине Хрисанфовне, после смерти тестя продолжил его дело.

В последние годы своей жизни обосновался в собственном доме на Вознесенской улице в Казани. При его доме была устроена домашняя моленная и богадельня. В моленной у него были собраны ценные древнерусские иконы, впоследствии бесследно исчезнувшие.

Больница — далеко не единственный дар Шамова Казани. В своём завещании он оставил крупные суммы сиротскому дому, Детской и Александровской больницам, обществам трезвости, презрения бедных и больных детей. Своей родной общине Старо-Поморского согласия он завещал тридцать пять тысяч рублей и один из собственных домов под богадельню. После смерти супруга Агриппина Хрисанфовна успешно продолжила его богоугодные дела, поэтому в 1909 году Казанская Городская Дума единогласно присвоила ей звание «Почётный гражданин Казани».

Дом Шамовых был настоящим домом милосердия. В нём дверь была открыта всем: собирались нищие, сироты, убогие, и всех их кормили и одаривали денежной милостыней.

Склеп Шамова. В центре покоится сам Ияков Филиппович. Слева — первый «хозяин» погоста певчий С. М. Капустин. Справа — попечитель Шамовской больницы И. Строкин.

Ияков Филиппович Шамов скончался в 1908 году. Он сделал для города так много, что Городская Дума взяла на себя расходы по его погребению, но возникла проблема — как старообрядец, он не мог быть похоронен на  погосте «официальной» церкви. Погребать же на склоне оврага общинного кладбища, только там оставались незанятые места, никому бы не позволила совесть, — даже после смерти великий гражданин своего Отечества продолжал богоугодные дела, завещав огромные суммы на благо всего казанского общества. Но решение было найдено! Недалеко от входа на общинное кладбище находилась одинокая могила некоего Стратоника Матвеевича Капустина. По распоряжению Думы она была раскрыта, останки извлечены, затем место расширено для склепа новоприставленного раба божьего Иякова, а Стратоник Матвеевич — обычный певчий, удостоился чести во второй раз быть погребённым там же. В 1913 году справа от Шамова захоронили Ивана Ивановича Строкина — попечителя его больницы. Сумма на устройство склепа, думается, была немалой: заказывали в Москве, о чём свидетельствует сохранившееся клеймо изготовителя, выбитое на камне у основания склепа «Торговый Дом Ивана Ивановича Новикова. Таганка, улица Семёнова в Москве».

При упоминании легендарной фамилии сильнее забилось сердце, мы подошли к склепу Шамова. Когда-то он был богато убран лепниной, множеством фресок, аналоем из белого мрамора. Было в склепе и каменное изваяние раскрытого Евангелия со словами «Придите ко мне труждающиеся и обременённые и я успокою вас», над ним висела икона Спасителя древнего письма с горящей лампадой… Всё давно расхищено и обезображено, но, несмотря на это, место упокоения великого гражданина Казани сохранилось сравнительно неплохо.

Во времена, когда у общины не было возможности молиться в моленной, церковные службы совершались здесь. Сегодня настоятель Федосеевского согласия продолжает совершать поминальные службы ежегодно 9 мая в День Победы. Наверное, воин христов Ияков, много послуживший Отечеству при жизни: во время Первой мировой войны он жертвовал огромные средства на поставки продукции русской армии, молил Бога о победе русского оружия и в Великой войне с фашизмом. Службы в часовне, в домике куртейницы, тоже пока не возобновлены — осквернены и разрушены безбожно, но к склепу Шамова на общественное моление до сих пор съезжаются старообрядцы.

— Это наши, — с каким-то особым благоговением обводит рукой территорию Александр Евгеньевич. Он знает их все на перечёт и, кажется, всех помнит в лицо: и тех, кого духовно наставлял при жизни, отпевал, провожая в последний путь, и тех, кто умер задолго до его рождения. Подходит к каждой могиле, благословляет каждого: «Со святыми упокойтесь».

Время не только уходит, оказывается, бывает, и возвращается к нам. Так произошло и в истории подготовки этого материала. Достав его из архива, я словно перенеслась на чуть ли не тридцать лет назад, заново пережила всё, что произошло тогда со мною…

20 лет спустя

…По ту сторону железных ворот старообрядческого храма послышались шаги, потом лязг открывающегося замочного механизма, и через минуту в отворившейся калитке храма появился бородатый, несмотря на молодость, мужчина:

— Александр Евгеньевич у се-

бя, — махнул он в сторону высокого каменного здания во дворе.

Александр Евгеньевич Хрычев — настоятель Федосеевской общины, тот самый, что 30 лет назад показывал мне кладбище, узнал меня сразу и покачал головой: сколько лет прошло… Конечно, многое изменилось: все службы из общинного дома в одном из пригородных посёлков давно перенесены сюда, во вторую по значимости когда-то общественную моленную на Варлаамовской улице, все пожилые мои интервьюируемые давно умерли, пришли молодые, трудятся, но, к сожалению, община небольшая, не то что до революции, — одни Шамовы, Оконишниковы, Никитины чего значили… С божьей помощью удалось вернуть несколько объектов своей исторической недвижимости. В прошлом году, например, им вернули Прилуцкую обитель, или, точнее, то, что от неё осталось.

Я прошу съездить со мною на Старообрядческое кладбище — показать, что изменилось за эти годы.

Единый вход

Арское поле изначально представляло собой комплекс из нескольких кладбищ, каждое из которых имело чётко очерченную и огороженную заборами территорию и собственный отдельный вход с левой стороны общей ограды. Центральную часть занимал Новообрядческий погост, слева от него — Лютеранский, справа — Еврейский. Каждая казанская староверческая община так же отгораживалась от остальных забором и имела свою, то есть, по канонам вероисповедания, действующую часовню. Со строительством автотрассы, ведущей на мост Миллениум, все исторические ворота были закрыты, вход для всех посетителей переместился на сторону улицы Ершова. Поэтому нам приходится сначала пройти мимо церкви во имя Ярославских Чудотворцев, потом пересечь территорию, исторически принадлежащую Единоверческой церкви, что была построена в начале прошлого века на озере Кабан, потом Белокриницкой старообрядческой общине.

В семейной ограде Кузнецовых покоятся Агриппина Хрисанфовна Шамова (тёмный крест) и её родная сестра (светлый крест).

У Шамовского склепа до сих пор ежегодно в День Победы продолжают служить панихиды. На него же возложена миссия опознавательного знака территории общинного кладбища вместо разрушенной кирпичной арки.

«Старообрядческое Поморское кладбище. Основано в середине XVIII века по манифесту Екатерины Великой» — читая эту табличку на боковой стене склепа, невозможно не заметить необычное покрытие ажурной решётки, переливающееся на солнце серебряными и золотыми искрами.

— Это специальная краска, — заметил мою заинтересованность секретарь общины, — на Урале заказывали, очень дорогая. Склеп был в ужасном состоянии, некоторые части, например, крышу, восстановить не удалось — рассыпалась в труху, но на реставрацию средств не жалели: часть выделил благотворитель, остальные собирали всей общиной. Нашлись и специалисты: отшлифовали «родное» железное кружево, крышу, купол заменили полностью на медные, увенчали дубовым позолоченным крестом.

Разделились на «наши» и не «наши»

Напротив склепа в семейной ограде Кузнецовых покоится Агриппина Хрисанфовна Шамова.

— Представляешь, — веду к ней нашего фотографа Гульнару, — она наследница огромного состояния своего супруга, но умерла в нищете, в чужой семье — советская власть отняла у неё всё.

— Нет, — поправляет меня Иван, — нам старушка одна наша рассказывала, что когда Агриппина Хрисанфовна умерла, то все, кто её знал и слышал о ней, побежали в Прилуцкую богадельню, именно там, а не, как принято думать, в семье бывшего своего приказчика, доживала она свой век.

В семейной ограде Кузнецовых нашла последний приют и родная сестра супруги Шамова, и за её могилой так же ухаживают потомки приказчика Шамова.

Потомки в Казани остались и у Шабалиных. Симеон Шабалин, основатель обувной фабрики «Полар» (фабрики «Спартак»), был арестован в 1918 году чекистами, увезён в Москву, посажен в тюрьму, где и встретил свой последний час. Московскими старообрядцами его тело было погребено на Преображенском кладбище, а в Казани остались его родные. Все пять могил ухожены, но постепенно сползают в овраг…

Федосеевский погост, встретивший нас великолепно отреставрированным Шамовским склепом и Овражной Старообрядческой часовней «во имя Всемилостивого Спаса и седмиозерныя иконы Божьей Матери «Одигитрия», по мере нашего удаления от входа вглубь него, открывался всё большим разорением, — практически, тем же, что потрясло меня в девяностых годах. Осталась нетронутой даже помойка на месте разбитого вдребезги склепа Оконишниковых — остатки мраморных плит густо перемешаны с древесным и прочим хламом. Это вместо великолепного склепа с красивыми памятниками, позолоченными крестами, ажурной решёткой, ведь купцы были одними из самых богатых в крае, первыми установили электрическую мельницу в Печищах. Куда всё делось?

— После осквернения безбожной властью, — объясняет Иван, — кладбище превратилось в место коммерции: стали торговать не только гробами, венками, но и участками со старыми могилами, и даже... памятниками с них. Могилу срывали, а памятник, сбив с него имя погребённого, продавали… Их и сегодня можно распознать на поздних могилах людей, не имеющих никакого отношения к Староотеческой Вере.

Наталья Чернова-Дресвянникова и секретарь общины Иван Султанов.

Оконишниковы лежат на первом кладбище, которое находится по ту сторону оврага. Следов святотатства здесь особенно много: каменные гряды — всё, что осталось от древних оград и склепов, встречаются на каждом шагу. А если поискать получше, то, по словам Ивана, можно наткнуться и на остатки фундамента древней часовни. Её разрушили, а на её место положили «чужаков». Бедные их души — быть погребёнными таким образом, значит, не упокоиться душе вовек…

Чем ближе мы подходили к краю оврага, тем чаще наш спутник называл федосеевские фамилии. Это и понятно: хоронить в этих местах своих родных клиенты кладбищенских деляг не решились бы и за бесплатно — берег оврага без специального укрепления опасно осыпается. Я подошла к его краю, насколько было возможно, чтобы заглянуть внутрь, и закружилась голова: овражное дно оказалось таким далёким, что и не просматривается, но к нему уже «спустились» две могилы, застряв крестами у стволов деревьев. А вон там чей-то могильный крест достиг уже дна оврага. Мрачный колорит открывшейся картине дальнего погоста добавляли множество поваленных, очевидно, во время бури и от старости, деревьев, грузно перегородивших межмогильные проходы прямо по крестам и оградам. У общины на наведения порядка и здесь не хватает ни сил, ни средств, а у тех, кто по долгу службы и за зарплату обязан это делать, очевидно, не хватает совести — ведь старообрядческое далеко от центрального входа, кто из проверяющих вздумает ползать по оврагам, а потому — и так сойдёт!

Под могильною плитою — целая жизнь

«…под сим камнем погребено тело раба божьего Козьмы Максимовича Тузинина представившегося в лето от сотворения мира 7386 9» — читаем мы на памятнике, сделанном в виде гроба. «То есть, 1878, — пересчитывает в уме Иван: — Это духовный настоятель, вот: «покойся пастырю наш добрый…» Было Козьме Максимовичу 59 лет…

От Тузинина наш спутник повёл нас к другому своему духовному отцу, удивительно, как Иван рассказывает о тех, кто умер задолго до его рождения, словно, знал их лично! Василий Андреевич Скрипов покоится так же под памятником в виде гроба, но на фигурных ножках, и я, кажется, тоже разволновалась: это же тот духовный отец из моленной на нынешней улице Павлюхина, о котором я читала в архивах, — по его имени она и называлась Скриповской. Умер в 1903 году. Повезло, — ещё до разорения родной обители, пережить которое выпало на долю Сергея Савватьевича Чиркова.

Сохранились его воспоминания о том, как при царском режиме на чердаке своего дома он прятал юношу по фамилии Молотов. Тогдашний революционер, впоследствии видный советский деятель, скрывался от полиции.

Не известно, пожалел ли об этом своём добром поступке Сергей Савватьевич во время, когда советская власть закрывала Скриповскую моленную, но решился поехать в Москву к самому Молотову: а вдруг, тот вспомнит былое и распорядится оставить моленную их общине?

Увы, Молотов распорядился прокатить спасителя по Москве и отправить обратно в Казань. Ладно, не расстреляли, как многих потомков тех, кто лежит в этих склепах и оградах.

Среди «вятских» могил, то есть, купцов-выходцев с Вятки, есть и место последнего приюта Пантелеймона Аверьяновича Лаптева — родного дяди И. Ф. Шамова. Именно он пригласил племянника в Казань.

Гордеевы, Морозовы, Фомины, Маловы, Бушковы, Оленины, Чернышёвы, Налимовы, Валдышевы, Шишкины — от этих фамилий захватывает дух! Их запечатлела память вместе со словами «основывали», «строили», «развивали», «жертвовали», «завещали городу»… Каждый служил своей Родине так, как мог лучше всего.

Каждое надгробие, каждый камень здесь, как книги с вырванными страницами: прочтёшь отрывок, остальное захочется найти или дописать самой: вот здесь завершили свой жизненный путь казанские родственники Пушкина, первые нефтепереработчики в Казанском крае — это их бензин торговался в керосиновых лавках. А с этой фотографии смотрит на нас благородное крупное лицо пожилой женщины с безупречной выправкой бывшей воспитанницы Института благородных девиц. Каким образом она, голландка, попала в наш город? Наверное, её увёз молодой щеголеватый купец-старообрядец, что приехал в её страну по своим торговым делам. Как бы то ни было, но Казань стала её второй родиной: здесь она родила детей, отсюда проводила любимого на фронт, здесь легла в 1970 году.

— Рассказывают, — делится Иван, — настоящей старообрядкой стала и по образу мыслей, и по жизни, и стойко придерживалась веры православной, несмотря на все гонения.

А Елесины? Всё та же площадка с плиткой вместо роскошного склепа. Могилы находятся под нею, но к ним сделаны подкопы.

— Говорят, — объясняет наш спутник, — в 60-е годы на одной из заброшенных могил кто-то нашёл целую жестяную банку из-под конфет с золотыми монетами. После этого на Арском, в прямом смысле, случился «безбожный бум»: копали старинные могилы, оскверняя и разбивая всё, что попадало под руку.

На обратной дороге домой вспомнился Аввакум из его «Жития…»: «…и вы за нас молитесь, миленькие…» Так наши предки понимали систему мироздания: всё связано воедино, всё истекает одно из другого, и человеческий род тоже: умершие, живущие и ещё не родившиеся представлялись звеньями одной цепи, неразрывной и неделимой — вы помогаете нам молитвой к Богу, мы молим Его о прощении ваших грехов так же, как и наши потомки будут молиться о нас.