Мальчик и Театр. Sonata

Фото Гульнары Сагиевой

Мальчик и Театр. Sonata

Театр начался для Антона лет в пять от роду.

Мама и папа были молоды. Мама завершала учёбу на вокальном факультете консерватории, папа — в аспирантуре авиационного института. Кроме занятий, у родителей были ещё и вечерние подработки. У мамы — в музыкальных коллективах многочисленных тогда заводских клубов. У папы (а он в совершенстве владел искусством игры на фортепиано) — в джазовых оркестрах, на танцах и в кинотеатрах. Перед сеансами.

Посему воспитание Антона было перепоручено бабушке. Бабушка не возражала, хотя и сама продолжала работать в театре. Служить. Служить театру. Уже не оперной примой. Суфлёром. Но так ли это важно? Для служения.

Ежедневно, рано утром, Антон, ведомый бабушкой, приходил в просторное белое здание с неохватными дорическими колоннами, скульптурами муз, танцоров и певцов, с яркими мозаиками, с бесконечными паркетными полами (блестящими, будто лёд на катке), с потайными комнатками за дверями, украшенными ажурными решётками, с замороженными снежными шариками в стальных заиндевевших вазочках в этих комнатках; с широкими мраморными лестницами, с зеркалами во всю стену, со строгими женщинами в униформе (предлагавшими зрителям в антрактах программки и маленькие бинокли); со зрительным залом, заполненным обитыми красным сукном креслами, фальшивыми электрическими свечами на балконах и в ложах и необъятной, сверкающей и искрящейся хрустальной люстрой. Настоящей. Под самым потолком, покрытым самым настоящим золотом.

А ещё были репетиционные классы для певцов и артистов балета, гримёрки, цеха (изготавливавшие дворцы, замки, крестьянские избы, шляпы и шляпки, бальные платья и солдатские мундиры, троны, табуретки — всего и не перечислишь), комната с бутафорией (с мушкетами, мечами, шпагами, рыцарскими щитами и шлемами, картонной посудой и снедью), кулисы с пультами, рычажками и рычагами, мерцающими лампочками, стальными тросами и зубастыми колёсами, занавесом и задниками, среди которых таилось крыло колдуна Ротбарта, тёмными ходами и переходами.

И сцена. Сцена, на которую Антона (запаковав предварительно в узкий камзольчик, тесные штанишки и балетные туфельки с пряжками) вытолкнули со всей решительностью. Было обидно и страшно. Даже плакать хотелось. Но не заплакал. Был вовремя подхвачен женщиной в платье с кринолином и в белом парике. Отправлен к другим детям, резвившимся на сцене.

Дети приняли его в свою игру. Играли в снежки. Понарошку. Снежки были бумажными. («Из папье‑маше», — поправила потом бабушка.) Обиды не стало. Стало весело. Даже уходить не хотелось…

А ещё были балконы с прожекторами, а у прожекторов цветные стёкла. С балконов этих было интересно наблюдать за спектаклем. И осознавать свою инаковость. Ведь зрители в зале что? По билетам. Сидят впритирку. А ты сам по себе. Ну, не совсем, конечно. Рядом — Осветитель. Направляет прожектор, когда и куда нужно. А ты рядом. И тебе могут позволить прикоснуться. Прикоснуться к прожектору. И, значит, ты тоже — Осветитель. Пусть и не главный. Помощник. И не понарошку.

Но лучше всего было у бабушки в суфлёрской будке.

Перед спектаклем надо было спуститься в оркестровую яму. Пройти, держась крепко за бабушкину руку, среди музыкантов.

Музыканты кивали, здороваясь. С бабушкой. И с Антоном. Антон кивал в ответ. Серьёзно и с достоинством. Как учила бабушка и как она сама отвечала прежде на приветствия публики. Когда была солисткой.

В потайном месте оркестровой ямы, под сценой, Антон и бабушка подходили к неширокому, но высокому фанерному коробу. В коробе была дверца. Бабушка отворяла дверцу оловянным ключиком. Дверца распахивалась и, вслед за бабушкой, мальчик поднимался по узким ступеням на фанерную же площадку. Умещался на площадке той стул тёмного дерева с гнутыми ножками и спинкой с круглыми дырочками и круглым же сиденьем. Перед стулом располагался пюпитр с толстой книжкой. («Клавиром», — поправляла бабушка).

За пюпитром начиналась сцена. От зрителей бабушку и Антона скрывала маленькая крыша, похожая на морскую ракушку. И ещё — на крышу сцены на танцплощадке в Парке культуры и отдыха имени писателя Максима Горького. Где иногда играл в оркестре папа. И однажды даже взял Антона с собой.

С папой было здорово. Папин товарищ, который дудел в жёлтую металлическую трубу, похожую и на растолстевший рыболовный крючок, и на инопланетный корабль (из-за открывавшихся крышечек по бокам), — разрешил взять в руки занятное устройство, и Антон даже открыл пару крышечек, а папа сказал, что это называется баритон-саксофон. Антон улыбнулся, вспомнив, что и у бабушки в театре есть баритон. И не один, и не саксофон, а дядя Коля и дядя Азат. Дядя Коля ещё и Дед Мороз к тому же, а у дяди Азата есть автомобиль «Москвич» с четырьмя фарами. И возвращая саксофон хозяину, решил, что у бабушки в театре всё же интересней. Особенно в суфлёрской будке. Во время спектакля.

За фанерными стенами звучит оркестр. В зрительном зале безмолвствует публика. Большее время безмолвствует. Как и положено публике. И как положено, время от времени, разрывая своё безмолвие овациями. Краткими и долгими. Самыми долгими — в конце представленья.

Но это — вовне. А внутри, внутри суфлёрской будки — полумрак. Жёлтый свет от миниатюрной настольной лампы. Бабушкины подсказки актёрам, шелест страниц клавира и тепло бабушкиных рук на плечах мальчика. И спектакль на сцене. Конечно, из зрительного зала или с осветительного балкончика спектакль виднее, но зато из будки — ближе, а кто‑нибудь из актёров может и подмигнуть. Или улыбнуться, будто говоря: «Узнал, узнал тебя! Привет, маленький артист!»

Чаще иных Антона приветствовал бабушкин приятель дядя Володя. Он был моложе, чуть старше мамы мальчика, и потому оставался солистом на сцене. А бабушка уже нет. Хотя прежде дядя Володя был её партнёром, и Антон даже помнил спектакль, в котором участвовали и дядя Володя, и бабушка. Правда, было это давно. В прошлом году.

Дядя Володя весёлый. Он, как и дядя Коля, мог стать Дедом Морозом, только не был баритоном, а был тенором. И ещё, дядя Володя мог и подшутить. Не над мальчиком, — над бабушкой. Закрыть клавир или перепутать в нём листы. Бабушка сердилась, но видя улыбку внука — улыбалась в ответ. И скоро находила нужное место и продолжала подсказывать текст актёрам.

После спектакля возвращались домой пешком, если было тепло. Но зимой, особенно в мороз и когда было скользко — ждали трамвай. До дома была одна остановка.

Дома, засыпая, Антон размышлял о прожитом в театре дне. Мечтал. Представлял себя на сцене. Как дядя Володя. Или в суфлёрской будке, как бабушка. Ещё хотел выучиться играть на фортепиано, как папа. Можно и на саксофоне ещё (как папин товарищ). И обязательно научиться петь. Как мама.

Казань, 31 января 2021 года

#журналказань #journalkazan